Андрей Столяров

Андрей Столяров

ТЕМНЫЕ НЕБЕСА

ЧАСТЬ 1. САМУМ

1

Это неумолимый круговорот, вырваться из которого невозможно. Утром мне звонит доктор Йонгер, он же по неофициальному именованию — доктор Менгеле, и своим взвизгивающим, как нож по стеклу, голосом напоминает, что послезавтра у меня — плановое обследование.

— Мы тут придумали кое-что новенькое, — хихикая, добавляет он. — Надеюсь, вам будет не скучно.

Доктор Йонгер нескрываемо торжествует. Вероятно, пакость, которую он для меня изобрел, приводит его в восторг. С некоторым злорадством я извещаю его, что, к сожалению, послезавтра никак не могу, через час отбываю на внеочередную сессию ДЕКОНа, которая, как уже согласовано, на этот раз состоится не в Лондоне, и не в Нью-Йорке, и не в Куала-Лумпуре, а в Москве.

— Разве вас не известили об этом? — деланно удивляюсь я.

Доктор Йонгер тут же вскипает, чувствуя себя мелкой сошкой, и заявляет, что тогда он поставит меня в график на следующий понедельник, с утра, попрошу не опаздывать, иначе я буду вынужден подать на вас официальную жалобу в тот же ДЕКОН!..

Голос его срывается в ультразвук. Я отключаюсь, оставляя доктора Йонгера захлебываться негодованием в одиночестве. Хо­тя должен признаться, что настроение он мне портит изрядно. Ежемесячное медобследование, которое доктор Йонгер прово­дит как на­блю­дающий врач, занимает у меня практически целый день, и еще два дня после этого я чувствую себя совершенно раз­би­тым. Причем дело здесь, конечно, не в утомительной био­химии и томографии, не в анализах и различных замерах, кото­рых просто не счесть, не во всякой затейливой, ультра­совре­мен­ной аппара­туре, коей до потолка забит его кабинет, за эту часть обсле­дования я совершенно спокоен. Выматываюсь я преж­де всего от бесчисленных психологических тестов — их наш доктор Менгеле выдумывает с неистощимой фантазией. Труд­ность здесь в том, что суть каждого теста я «считываю» почти мгно­венно, автоматически, в ноль секунд, чуть ли не раньше, чем мне успевают его предъявить, и прихо­дится быть до пре­дела внимательным, чтобы это не отразилось на соответствую­щих по­казателях.

Мы разыгрываем игру, похожую на войну. Доктор Йонгер пы­тается выявить у меня в психике какие-нибудь нечеловеческие характеристики, а я, в свою очередь, изображая интеллектуаль­ный напряг, морща лоб, почесывая затылок, демонстрирую, что ничего особенного в моей психике нет: я думаю, чувствую, ре­а­гирую на уровне обычного чело­века, ну, может быть, чу­точку лучше, поскольку я все же — профессор, доктор наук. Нуд­ная и утомительная игра. Я ужасно боюсь расслабиться и случайно вы­дать нечто такое, что насторожит не только его, но и весь наш ДЕКОН. Цена этой игры — свобода. Если я проиграю, то со скрипом повернется в запоре громадный ключ и моя клет­ка, и так-то довольно тесная, захлопнется навсегда. К счастью, пока все более-менее в норме, ничего криминального, анализы, в общем, укладываются в обычный психофизиологический диа­пазон, но на каждом обследовании я яв­ственно ощущаю, что доктор Йонгер не верит мне ни на грош. Он убежден, что экстра­сенсорные аномалии у меня в психике есть, и что под маской обычного, ничем не примечательного человека скрывается хищ­ный и злобный инопланетный монстр, только и ждущий удобного случая, чтобы вцепиться кому-нибудь в горло. Он фанатично жаждет этого монстра разоблачить, застать врасплох, выдать себя, и, ухватив за жабры, вытащить его под пронизывающий рентген спецслужб.

В общем, к черту, доктора Менгеле! Не выношу его узко заточенную, костистую морду с тех пор, как впервые — около года назад — узрел ее в пугающей белизне изолятора.

Ничего, проскочим и в этот раз…

Через час я окунаюсь в привычную шизофрению вокзала. У нее омертвляющий цвет, и она ложится на все пленкой мутного полиэтилена. Вчера, как передали в утренних новостях, террористы «Исламского народного фронта», который в прессе для краткости называют прежним именем «Аль-Хазгар», взорвали на мадридском вокзале пригородную электричку. Двадцать шесть обожженных испанских душ вознеслись к небесам. Эхо взрыва рас­катилось по всему миру, армада праведников, поющих славу всевышнему, увеличилась тут же на целый взвод, и потому хвост к магнитным рамкам при входе в вокзал сегодня выглядит точно очередь на эшафот. Растянулась она метров на сто: скопище скорбных лиц с глазами, уставившимися в пустоту. Багаж, словно на таможне, перетряхивают у каждого третьего, каж­дого второго заворачивают вновь пройти сквозь рамку, ко­торая непрерывно звенит. Погребальный звон этот отдается в ушах. Паранойя вездесущего терроризма резонирует здесь с паранойей служб безопасности и порождает страх, превращаю­щий воздух в душный кисель.