Андрей Сахаров

Добавлю, что обоих физиков я хорошо знаю, не раз с ними беседовал, вместе с ними участвовал в большой открытой конференции по истории ядерного оружия в 1996 году в Дубне и в полузакрытой встрече советских и американских термоядерных ветеранов в Ливерморском ядерном центре в США (1997). В результате проникся уважением и симпатией к ним, многое почерпнув у них и для данной книги. Однако с их мнением об американском происхождении Третьей идеи согласиться я никак не могу и в следующей главе объясню почему. А пока замечу, что в истории науки, как и в самой науке, авторитет довода важнее довода авторитета. Но в отличие от физики, где истину нередко устанавливает один решающий эксперимент, в истории не поэкспериментируешь, и здесь путь к истине больше похож на юридическое расследование, когда убеждает полнота картины происшедшего — убеждает, если ответит на все разумные сомнения, свяжет концы с концами.

Отцы сверхбомбы и этика секретной науки

Прежде всего подчеркну, что Феоктистов и Гончаров не отвергают свидетельство ближайшего сотрудника Сахарова о том, что в некий весенний день 1954 года «Сахаров собрал теоретиков и изложил свою идею о высоком коэффициенте отражения импульсного излучения от стенок из тяжелого материала»⁵⁵. Однако, по мнению обоих ветеранов, тому собранию предшествовали не только внутренние процессы в мышлении Сахарова, но еще и какие-то внешние секретные события, о которых Сахаров и Зельдович умалчивали.

Основания так думать Феоктистов видел в резком изменении курса работ и в том, что Зельдович никогда не говорил о своем авторском вкладе в этот поворот. Это — серьезные свидетельства, хотя и основанные на личных впечатлениях. Феоктистов около тридцати лет занимался разработкой ядерного оружия, хорошо знал Зельдовича и занимал ответственные посты вплоть до заместителя руководителя второго ядерного центра — Челябинск-70 (ныне Снежинск).

Гончаров полагался прежде всего на архивные документы, которые внимательно изучал, прежде чем их рассекретить. При этом разработчик ядерного оружия освоил профессию историка и за прошедшее десятилетие внес важный вклад в историю военно-ядерной физики. Он, в частности, изучил разведматериал о «сверхбомбе», прибывший в СССР в марте 1948 года. В этом материале физик Гончаров обнаружил идею использовать излучение для обжатия, то есть зерно Третьей идеи. А Гончаров-историк, во-первых, установил, что сама детальность новой развединформации привела к значительному усилению работ, включая срочную организацию летом 1948-го вспомогательной группы Тамма (с участием Сахарова и Гинзбурга). Во-вторых, Гончаров установил, что тогдашний главный теоретик ядерного проекта Зельдович, имевший допуск к разведматериалам, упомянутую идею попросту не понял. Это непонимание зафиксировал в своем заключении 5 мая 1948 года научный руководитель проекта Ю. Б. Харитон: «Имеется ряд не вполне ясных, но физически важных замечаний <…> о прозрачном для излучения наполнителе и о непрозрачной его оболочке»⁵⁶. Не поняв эти «физически важные замечания», Зельдович принял, однако, общую схему американской «сверхбомбы» (она же — «Труба») и пошел по ему понятному и приятному, но тупиковому направлению. Приятным Зельдовичу это направление могло быть тем, что оно шло в рамках привычной ему области исследований.

Никаких документальных подтверждений того, что с разведматериалом 1948 года был знаком и Сахаров, Гончаров не обнаружил. Тем не менее он уверен, что такое знакомство произошло весной 1954 года — «наиболее вероятно», еще в 1949-м. Гончаров придумал сценарий, по которому в 1954-м над разведматериалом шестилетней давности задумались Зельдович и Сахаров. Они якобы подняли секретно-архивный документ, узнав, что американское «изделие», испытанное 1 марта 1954 года («Браво»), гораздо мощнее Слойки. И разглядели в этом факте зерно Третьей идеи, из которого затем совместными усилиями вырастили советскую сверхбомбу 1955 года.

Самым правдоподобным в сценарии Гончарова выглядит предположение о подсказке, полученной от испытания «Браво». Когда в результате непредвиденно большой области поражения живыми детекторами радиации стали японские рыбаки, поднялся шум на весь мир. Тем самым испытание само себя рассекретило — ведь уже из расстояния, на которое дотянулись радиоактивные осадки, могли бы сделать вывод, что американская бомба гораздо мощнее Слойки, и это могло бы подтолкнуть к переходу — вернее перелету — от первой советской конструкции ко второй, от термоядерной Слойки к подлинной сверхбомбе.