Андрей Сахаров

Геннадий Горелик АНДРЕЙ САХАРОВ Наука и свобода

*

© Горелик Г. Е., 2010

© Издательство АО «Молодая гвардия»,

художественное оформление, 2010

Памяти Лидии Корнеевны Чуковской

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга о том, как физик-теоретик, «отец советской водородной бомбы», стал правозащитником и первым в России лауреатом Нобелевской премии мира.

Чтобы понять это невероятное превращение, надо разглядеть, как в судьбе Андрея Сахарова скрестилось несколько мощных сил. В семье он приобщился к загадочному миру российской интеллигенции — загадка состоит уже в том, что слово, западное по наружности, в словарях всего мира имеет пометку «рус.». Время жизни Сахарова пришлось на эпоху советской цивилизации с ее разительными контрастами: первый спутник в космосе и керосиновые лампы в деревнях, каждодневное подавление свободы и высоты художественного творчества. Чудом на фоне сталинской эпохи была научная школа, в которой Сахаров начал свой путь в физике и оформился как личность, — в стране, где власть подминала под себя все сферы жизни, учителя этой школы умудрялись подчиняться голосу совести. И, наконец, судьба Сахарова разворачивалась на фоне ядерной алхимии, прыгнувшей со страниц мало кому понятных физических журналов на первые страницы мировых газет. Только увидев, как соединялись все эти силы, можно понять жизненный путь Андрея Сахарова и его роль в истории.

Андрей Дмитриевич Сахаров был современником и, можно сказать, коллегой автора этой книги. В 1970-е годы я видел и слышал его на семинарах в Физическом институте Академии наук, больше известном под своим кратким именем ФИАН. Речь там шла о теоретической физике, и Сахаров казался столь поглощенным наукой, столь открытым и мягким, что это никак не совмещалось с теми безрассудно отважными высказываниями и действиями академика Сахарова, о которых ночами рассказывали вражьи радиоголоса под завывание родных «глушилок».

А мой путь к этой книге начался в комнате Лидии Корнеевны Чуковской, куда я впервые пришел осенью 1980 года. На стенах комнаты висели фотографии Анны Ахматовой, Бориса Пастернака, Александра Солженицына, Корнея Чуковского — хозяйка комнаты жила в мире литературы. Я же пришел с надеждой разгадать загадку из мира науки — загадку одного молодого физика, чья фотография тоже присутствовала на стене. Это был муж писательницы Матвей Бронштейн. Ему было 30 лет, когда его арестовали в августе 1937 года, в разгар Большого террора, и через полгода мучений расстреляли. Столь короткой жизни, однако, хватило, чтобы попасть и в историю науки — Бронштейн открыл связь микрофизики с физикой Вселенной, — и в историю литературы с великолепными книжками о жизни науки. Осталась загадка — как это ему удалось? Много вечеров я провел в комнате Лидии Чуковской, и открывшаяся с ее помощью картина событий 1930-х годов — событий удивительных и трогательных, забавных и страшных — превратила меня из физика в историка-биографа.

На стене висело еще одно фото, которое я не распознал, пока Лидия Корнеевна не сказала, что это Сахаров, — уж слишком безмятежной была улыбка человека с малышом на руках. В начале того самого 1980 года крамольный академик был выслан без суда в город Горький, под круглосуточный надзор. Оказалось, физик Сахаров не раз бывал в комнате писательницы Чуковской: их связывало общее дело — защита униженных и оскорбленных, защита права человека на свободу.

В самом начале своего пути в науку, в 1945 году, Андрей Сахаров заполнил «Личный листок по учету кадров», где в графе «социальное происхождение» указал — «разночинцы». Выражение «разночинная интеллигенция» родилось в конце XIX века вместе с новым сословием, которое требовалось для свободного развития России по европейскому пути. Это было самое несословное сословие, принадлежность к нему определялась лишь знаниями и способностями человека, а не его родословной или имущественным положением. Для этого читающего сословия важнейшим наследием была русская литература, уже успевшая стать великой, и свободолюбивый голос Пушкина формировал взгляды интеллигенции наравне с новыми научными и социальными идеями европейского происхождения. Свободы сеятель пустынный старался не зря — если бы разночинный интеллигент в третьем поколении Андрей Сахаров отвечал на анкетный вопрос «любимый поэт», то, несомненно, назвал бы имя Пушкина.

Трудность российского пути к свободе проявилась уже в первые годы реформ, начатых Александром II, царем-освободителем, — во имя свободы его же и убили люди, считавшие себя истинными освободителями России. Лишь немногие из интеллигентов готовы были убивать людей ради освобождения народа. Преобладали те, кто лечил и просвещал, развивал науку и технику, литературу и музыку как органическую часть мировой культуры. Но, к несчастью, историю нового XX столетия определяли не они.