Андрей Сахаров

И, наконец, убедительное свидетельство о том, что в 1954 году американская супермощь была неизвестна в СССР, дал Евгений Лобиков — участник первых исследований по контролю за удаленными ядерными взрывами. Тогда разрабатывали разные методы регистрации времени взрыва и его характера (атомный или термоядерный), но не его мощности⁵⁹. Значит, предположение Гончарова о том, что супермощность американских взрывов побудила Зельдовича и Сахарова весной 1954 года взяться за материалы разведки, не совместимо с фактами.

Ну а если причина поднять архивный разведматериал была какой-то иной или вовсе не было видимой причины? Скажем, пришла в голову Зельдовичу мысль: а не показать ли Сахарову старый разведматериал, вдруг он разглядит там нечто такое, чего он — Зельдович — не заметил? Чем вглядываться в невидимое, лучше рассмотрим другое опорное предположение Гончарова, согласно которому Зельдович и Сахаров скрывали разведпроисхождение Третьей идеи, поскольку «научная этика не позволяла им обсуждать приоритетные вопросы».

Были, положим, и другие причины не разглашать секретные сведения: простой ненаучный страх перед компетентными органами и обычная ненаучная честность в соблюдении взятого на себя обязательства. О первой причине напомнил своим сотрудникам Зельдович, обнаружив как-то у них недостаток подобного страха: «За подобные шутки некоторые органы отрежут вам некоторые органы, и я ничем не смогу помочь»⁶⁰. О второй причине столь же ясно написал Сахаров: «О периоде моей жизни и работы в 1948–1968 гг. я пишу с некоторыми умолчаниями, вызванными требованиями сохранения секретности. Я считаю себя пожизненно связанным обязательством сохранения государственной и военной тайны, добровольно принятым мною в 1948 году, как бы ни изменилась моя судьба». Тут не заподозришь дежурное заверение в своей законопослушности, поскольку написано это в годы ссылки, когда непослушный академик-правозащитник был готов к любым поворотам судьбы, включая смерть от бессрочной голодовки. Это просто честное предупреждение читателя о неизбежной неполноте рассказа.

При всей общности этих причин ситуации Зельдовича и Сахарова очень различались. Знакомство Зельдовича с разведматериалами подтверждено документально (и даже наглядно — сохранился его автограф наразведдокументе), а он сам никогда не говорил о подобных вещах открыто. С другой стороны, не обнаружено документов, подтверждающих знакомство Сахарова с какими-либо разведматериалами по водородной бомбе. Академик прямо писал о возможной роли разведданных в своих «Воспоминаниях», когда находился в горьковской ссылке, открыто противостоя советскому режиму и зная о постоянной слежке за собой. Вот что он писал о роли разведданных в исходной идее Трубы:

«Сейчас я думаю, что основная идея разрабатывавшегося в группе Зельдовича проекта была «цельнотянутой», т. е. основанной на разведывательной информации. Я, однако, никак не могу доказать это предположение. Оно пришло мне в голову совсем недавно, а тогда я об этом просто не задумывался. (Добавление, июль 1987 г. В статье Д. Холовея в «Интернейшнл Секьюрити» 1979/80, т. 4, 3, я прочитал: «Клаус Фукс информировал СССР о работах по термоядерной бомбе в Лос-Аламосе до 1946 г… Эти сообщения были скорей дезориентирующими, чем полезными, так как ранние идеи потом оказались неработоспособными». Моя догадка получает таким образом подтверждение!)».

По мнению Гончарова, Сахаров знал о шпионском происхождении Трубы, но «облек свое знание в форму догадки», так что в целом этот пассаж был «условным и вынужденным». Попросту говоря, Сахаров солгал о своей догадке. Для чего? Гончаров придумал цель — исключить «возможность подозрения в разглашении им государственной тайны» — и сверхзадачу Сахарова — «отметить, что, создавая термоядерное оружие, наша страна отвечала на вызов США»⁶¹.

Напомню, что приведенный абзац о «цельнотянутой» идее взят из «Воспоминаний» Сахарова, написанных в годы горьковской ссылки, когда он уже давно поставил диагноз сталинизму и его наследникам в советском руководстве. Нелегко представить себе, что он тогда стремился обосновать миролюбие политики Сталина. Но даже если допустить такое, то совсем уж глупо было ему придумывать байку о своей догадке, имея в руках прямое американское свидетельство «в статье Д. Холовея». Притом глупость соединялась бы с лицедейством о подтвержденной догадке, да еще с восклицательным знаком в конце.