Читаем Андрей Сахаров полностью

Это выступление, записанное на магнитофон, — одно из самых свободных выражений мыслей Сахарова. И оно — по воле судьбы — оказалось одним из последних. Жить ему оставалось меньше трех месяцев. Но в лионской лекции он собирался подвести итог не собственной жизни, а веку, в котором его угораздило жить: «Через десять с небольшим лет закончится двадцатый век, и мы должны попытаться как-то оценить, как мы его будем называть, что в нем наиболее характерно»147.

Сахаров начал с рассказа о том, что недавно, вместе с тысячами соотечественников, стоял у братской могилы жертв сталинского террора и священники трех религий совершали при этом заупокойные обряды.

Век невиданного в истории террора? Век мировых войн? Век геноцида? Всё так, но самой важной Сахаров назвал иную характеристику: «Двадцатый век — это век науки, ее величайшего рывка вперед».

Он обрисовал три важнейших проявления науки, переплетенных между собой: стремление человеческого разума к познанию, мощный инструмент в руках людей и, наконец, сила, объединяющая человечество.

Объединяющее значение науки основано на интернациональном единстве научных понятий и законов. При этом сама система основных понятий физики — физическая картина мира — изменилась в XX веке фундаментально. Оказалось, что прежняя картина — это лишь, по его выражению, «поверхностная часть реальности». А в глубине царят странные — но неизбежные — законы, странные даже для их открывателей. Эйнштейн, например, открывший вероятностный характер микромира, говорил, что «Бог не играет в кости», так и не признав фундаментальность вероятностных законов физики. Открыв возможность говорить о физике Вселенной в целом, Эйнштейн вначале был уверен, что Вселенная статична, и лишь позже принял факт, что Вселенная расширяется.

В конце века в Лионе Сахаров размышлял вслух о драме идей в физике этого века, о драме, в которой Эйнштейн был и победителем, и пострадавшим, а в результате стал «воплощением духа и новой физики, и нового отношения физики к обществу». Затем сказал о параллели «Бог — природа» в высказываниях Эйнштейна и неожиданно для слушателей сделал такой мировоззренческий прогноз:

«В период Возрождения, в XVIII, в XIX веках казалось, что религиозное мышление и научное мышление противопоставляются друг другу, как бы взаимно друг друга исключают. Это противопоставление было исторически оправданным, оно отражало определенный период развития общества. Но я думаю, что оно все-таки имеет какое-то глубокое синтетическое разрешение на следующем этапе развития человеческого сознания. Мое глубокое ощущение (даже не убеждение — слово «убеждение» тут, наверно, неправильно) — существование в природе какого-то внутреннего смысла, в природе в целом. Я говорю тут о вещах интимных, глубоких, но когда речь идет о подведении итогов и о том, что ты хочешь передать людям, то говорить об этом тоже необходимо. И это ощущение, может быть, больше всего питается той картиной мира, которая открылась перед людьми в XX веке»148.

Паратеизм в науке и жизни

Считая необходимым передать свое «глубокое ощущение», которое называл и «религиозным чувством», Сахаров не пытался развить это ощущение до какой-то теории:

«Я сам с трудом могу сформулировать свою позицию. В общем, я считаю, что какой-то высший смысл существует: в природе, в обществе, но в основном в природе, во Вселенной. Какой-то высший смысл есть. Какая-то теплота такая. Но что это такое и как это связать с реальной жизнью, я, честно говоря, не знаю. Это очень далеко от формальных религий. Какая-то целевая основа Вселенной, мне кажется, должна существовать и как-то пониматься, но это очень такая аморфная идея. Ну, что касается религий вообще, то я понимаю их моральное, такое социально-цементирующее значение, но это вопрос не столько религии, сколько церкви. А религия, в отличие от церкви, мне представляется немножко бунтарской всегда. Да, это бунтарская какая-то такая динамическая закваска в человеческой психике»149.

Он не пояснил, какое бунтарство имел в виду. Можно предположить, что физик говорил о смелости духа, необходимой для выхода за пределы физических явлений — внешне наблюдаемых, измеримых и повторимых, говорил о смелости принять всерьез свое внутреннее ощущение и выразить свое «религиозное чувство» вслух, в словах, далеко не столь определенных, какими говорит физика. Физические — «внешние» — явления и явления внутридушевные различаются, разумеется, принципиально, но теоретик может увидеть аналогию в понятийном охвате явлений, наблюдаются ли они в лаборатории или в глубине собственной души.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии