Читаем Андрей Сахаров полностью

Но видел он и совсем иные формы религиозности и атеизма, пропитанные нетерпимостью к инакомыслию и бесчувствием к инаковерующим. Остались и детские воспоминания о контрастах религиозной жизни — от светлой одухотворенности до темного лицемерия: «Какое-то особенно радостное и светлое настроение моих родных — бабушки, мамы — при возвращении из церкви после причастия» и «грязные лохмотья и мольбы профессиональных церковных нищих, полубезумные старухи, духота».

Он видел, начиная с собственных родителей, что религиозное и атеистическое мировосприятия могут сосуществовать близко и мирно. Его лаконичность в описании своего религиозного чувства шла, вероятно, от понимания, насколько трудно этим чувством поделиться. Так я подумал, обнаружив, что Елена Боннэр скептически относится к моим религиозно-биографическим расспросам. «Я — полная атеистка! — заявила она и столь же уверенно добавила: — И Андрей не верил в Бога». Лишь когда я процитировал слова об источнике духовной теплоты, лежащем вне материи и ее законов, она признала, что проблема, пожалуй, есть. Признала в свойственной ей форме: «Какая я дура была! Я же печатала эти его слова!.. И не растрясла его: что он, собственно, имел в виду?»144

Теперь можно «растрясти» лишь его дневник и найти там его лаконичное кредо:

«Для меня все религии равноправны, я не близок ни к одной из них. Для меня Бог — не управляющий миром, не творец мира или его законов, а гарант смысла бытия — смысла вопреки видимому бессмыслию. Диалог с Богом — молитва — главное во всех религиях, в прямом смысле для меня, по-видимому, невозможен. В личное бессмертие я не верю, хотя, конечно, возможно 100 лет превратить в 100 000 или 100 000 000 лет. Но в кратком мгновении жизни и общения отражается бесконечность!»145

В дневнике не разъясняют себе смысл каждого слова, но и в дневнике Андрей Дмитриевич стремился к точности, написав «по-видимому». Вероятно, сравнил свои детские чувства во время молитвы с моментами душевно-духовного подъема в зрелые годы. С женой он мог говорить о разных чувствах, кроме религиозного, ей неведомого.

В свое — советское — время Сахаров защищал права религиозных людей, но считал это частью общей свободы убеждений и предвидел совсем иное направление правозащиты в иных обстоятельствах: «Если бы я жил в клерикальном государстве, я, наверное, выступал бы в защиту атеизма и преследуемых иноверцев и еретиков!»

Такая позиция может показаться совершенно ненаучной — ведь для науки характерно стремление к единству: уж если не отвергать все формы религии оптом, то искать какой-то общий знаменатель у разных вероучений. Неясно, правда, как быть с атеизмом…

Сахаров знал, что «люди находят моральные и душевные силы и в религии, а также и не будучи верующими»146. Он всерьез, по существу — а не просто политкорректно — считал «религиозную веру чисто внутренним, интимным и свободным делом каждого, так же как и атеизм».

Это не значит, однако, что об этом своем внутреннем деле он всегда молчал.

27 сентября 1989 года Андрей Сахаров выступал в Лионе перед собранием Французского физического общества. Свою лекцию он озаглавил «Наука и свобода» — это были две родные его стихии. В науке он видел важнейшую часть цивилизации, в науке узнал настоящий вкус свободы — недоступной в других областях советской жизни. По складу характера и по складу судьбы Сахаров был человеком внутренней свободы. Быть может, поэтому он остро воспринимал несвободу другого и в защиту прав «другого» вкладывал не меньше души, чем в науку.

Во Францию он приехал из страны, которая у мира на глазах расставалась со своей долгой несвободой. Расставалась, преодолевая сопротивление «верхов» и инерцию «низов». Сахарову доставалось и от тех, и от других. Когда весной 1989 года он стал «официальным» политиком, народным депутатом, во время его выступлений шикали в президиуме съезда и топали в зале. 2 июня депутат Сергей Червонопиский, потерявший ноги в афганской войне, с трибуны обвинил Сахарова в клевете на армию и советский народ. В ответ Андрей Дмитриевич сказал: «Я глубоко уважаю Советскую армию, советского солдата, который защитил нашу Родину в Великой Отечественной войне… Речь идет о том, что сама война в Афганистане была преступной авантюрой… Я выступал против введения советских войск в Афганистан и за это был сослан в Горький. И я горжусь этим, горжусь этой ссылкой в Горький, как наградой, которую я получил». Его прервали, заставили замолчать а депутату-десантнику устроили овацию.

Поэтому в аудитории Лионского университета Сахаров чувствовал себя особенно свободно — его окружали коллеги, объединенные родной наукой прочнее, чем порой объединяет родной язык или родина. Текста лекции он не писал. Говорил, что думал, — размышлял вслух. Ему помогало даже то, что переводчица прерывала его, переводя по нескольку фраз. Ведь говорил он всегда медленно, на ходу обдумывая и подыскивая точные формулировки, а дожидаясь, пока переводчица переведет его слова, мог продумать следующую фразу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии