Андрей Сахаров

Философия науки, царившая в СССР, — диалектический материализм, — дала возможность Максимову нападать на современную физику, а Фоку — защищать ее. Уже это подрывает доверие к объективности марксизма-ленинизма. Что касается другой его части — философии общественной жизни, или материализма исторического, — то его исходный принцип «бытие определяет сознание» трудно совместим с простым здравым смыслом. Одно и то же советское бытие порождало слишком большое разнообразие сознаний. Грамотный марксист тут скажет, что Маркс говорил об общественном сознании. Но самое интересное — именно разнообразие индивидуальных сознаний и то, как они совмещались друг с другом и с советским житьем-бытьем. И как с этим совмещалось и менялось сознание главного теоретика советского термоядерного оружия — Андрея Сахарова.

Бытие Андрея Сахарова и его коллег, разумеется, не исчерпывалось термоядерным изобретательством и борьбой с научной плесенью, описанными выше. Были и обычная семейная жизнь, и повседневная обыденность в необычном городе, стертом с географических карт. Жители окрестных сел и без всяких географических карт знали, что с городом Саровом что-то стряслось, раз он скрылся за охраняемой колючей оградой. В одном из этих сел устраивались большие воскресные базары. Там, видимо, и возникло предположение, что за забором в экспериментальном порядке строят коммунизм — покупатели оттуда очень уж не скупились¹⁰³. К тому же своим университетским обличьем объектовские покупатели сильно отличались от местной базарной публики и намекали на грядущее при коммунизме всеобщее высшее образование.

На этих базарах Сахаровы покупали живых кур, которые потом жили в сарае, несли, как полагалось, яйца и гуляли по двору их коттеджа, к большой радости дочерей. Но кур держали не для забавы. В первые годы «пробного коммунизма» на Объекте это было важным продовольственным подспорьем. Особенно важным, поскольку младшая дочь Люба в детстве много болела и считалось, что куриные бульоны укрепят ее здоровье. Поэтому время от времени курочки по одной исчезали — к ужасу и негодованию девочек¹⁰⁴.

Участие отца советской водородной бомбы в домашнем хозяйстве сводилось в основном к двум вещам: рубить дрова и — тем же инструментом — лишать жизни кур. Как-то раз курица без головы побежала по двору, и к этому удивительному биологическому факту папа пытался привлечь внимание дочерей. Однако тем было не до биологии. Девочки, возмущенные таким обращением с живыми существами, не принимали никаких объяснений и считали, что действия родителей расходятся с их же моральными наставлениями. Очень трудно было им совместить это с мягким, бережным отношением к ним папы, никогда их не наказывавшего.

На работе Андрей Дмитриевич проводил много больше законных восьми часов, но, возвращаясь домой, всецело принадлежал семье, занимался с детьми — играл с ними, гулял — как все хорошие папы. Терпеливо отвечал на все детские вопросы, хотя сам детей особенно не расспрашивал. А когда в доме гас свет из-за нарушений подачи электричества, что случалось нередко, папа доставал свечи и сахар. Плавящийся на огне сахар медленно капал, превращаясь в леденцы. А что слаще карамельки собственного изготовления?!

Летом, если папа возвращался домой пораньше, все вместе, захватив соседских детей, залезали в его служебную машину — большой семиместный ЗИМ — и ехали на речку купаться. Зимой — лыжи.

Вечером у папы с мамой — традиционная партия в шахматы. А когда дети уже в кроватях — обязательная папина сказка, которую он сочинял на ходу. Сначала про Бабу-ягу и всяких лесных зверюшек. Когда дети подросли, пошли сказки «про нас», в которых все члены семьи участвовали в захватывающих и довольно реалистических приключениях. Образовался даже семейный глагол «пронасовать» — рассказать сказку про нас.

Иногда, правда, в разгар повествования сказочник замолкал — отключался на какие-то свои размышления, и вернуть его обратно в сказку было не так-то легко. О чем он размышлял, девочки не могли догадаться. Когда они спрашивали отца, чем он занимается на работе, хотя бы в самых общих чертах, он им неизменно, хотя и с шутливой интонацией, отвечал: «Это — бо-ольшой, большой секрет!» Дети знали только, что он занимается делом чрезвычайной государственной важности. В этом проще всего было убедиться, видя, что его постоянно сопровождают «секретари» — тело- и душехранители.

Физики тогда оказались столь ценным государственным достоянием, что их некоторое время охраняли так же, как высших государственных руководителей. К Сахарову «секретарей» приставили с лета 1954 года (и отставили в ноябре 1957 года):