Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

— Ай! — в страхе отпрыгнул гуль, скидывая с себя нахальный огонек. — Они, кажется, хотят нами закусить.

Ну, разумеется, о чем еще могли думать гули, как не о том, чтобы кем-нибудь закусить. Ведь знаете поговорку, о том, как думает и судит каждый.

— А может, они просто так бегают? — предположила более рассудительная Юмюм-хана, но в ее голосе проклюнулась дрожь сомнения. — Давай лучше пойдем в дом, а?

— Давай, — согласился с женой Олим-кирдык и на цыпочках направился к дому, замирая на месте каждый раз, как только очередной огонек приближался к нему. Жена-гуль последовала за ним. — Уф-ф, кажется, пронесло, — отер со лба выступивший пот Олим-кирдык, ступив наконец на порог. — Жена, давай открывай дверь!

— Сам открывай! — спряталась за его спину Юмюм-хана.

— Да чего ты боишься?

— А ты?

— Я ничего не боюсь! — выпятил грудь колесом Олим-кирдык.

— Вот и открывай тогда, а я уж за тобой…

Олим-кирдык, долго мялся перед дверью, никак не решаясь взяться за ручку, несколько раз прикасался к ней пальцами, но вновь отдергивал их. Время шло, однако ничего не происходило. Наконец, собравшись с духом, Олим-кирдык взялся за ручку и осторожно потянул за нее. Просто кошмарный скрежет заставил встать дымом волосы у обоих гулей.

— Ты чего творишь, дуралей? — Юмюм-хана ткнула кулаком в ребро своего мужа.

— Так это… я… — растерялся тот, перестав тянуть за ручку.

— Чего ты там бормочешь?

— Я тут ни при чем. Она сама, — пролепетал Олим-Кирдыр, порядком струхнувший.

— Как сама? Она ведь никогда не скрипела!

— А теперь скрипит!

Оба примолкли, глядя на полуоткрытую дверь.

— Что будем делать? — тихо спросил Олим-кирдык.

— Что, что? Не знаю что! Открывай дальше, только осторожно.

Олим-кирдык, закрыв глаза, вновь потянул за ручку. Дверь скрипнула и вдруг перестала открываться. Олим-кирдык сильнее потянул за ручку, но дверь будто застопорило.

— Чего ты там копаешься? — нетерпеливо окликнула его Юмюм-хана.

— Дверь — она не открывается.

— Так тяни сильнее!

Тогда гуль что было сил рванул на себя дверь, чтобы разом покончить с этим. Тяжелая высокая дверь поддалась, но не открылась, а начала крениться на него. К противному скрипу прибавился еще и треск. Гуль, выпучив глаза и все еще держась за ручку, смотрел, как дверь все больше и больше клонится в его сторону, а когда сообразил, чем это может закончиться, было уже слишком поздно.

— Ай вай! — вскрикнул он, но отскочить не успел — помешала жена, прятавшаяся за его спиной. Дверь со всего размаха припечатала гуля в лоб и, рухнув, придавила всем своим немалым весом обоих.

Чихая и кашляя от поднявшейся пыли, гули с трудом выбрались из-под неимоверно тяжелой двери. Суеверный страх уже подбирался к их горлам. Но гулям было стыдно в этом сознаться, даже самим себе.

— Ты зачем дверь выломал, дубина! — набросилась Юмюм-хана на мужа, пытаясь выдать дрожь в коленках за гневный запал.

— Я не ломал, — замотал головой Олим-кирдык, отползая к деревянным перилам подальше от жены и двери. — Она сама упала! Я только потянул легонько.

— Вот я тебе потяну, — пригрозила мужу Юмюм-хана, отряхивая подол платья. — Вставай и пошли в дом!

— Не пойду, — вжался спиной в перила гуль. — Мне и здесь хорошо.

— Пошли, говорю!

— Тогда иди первой.

— Тоже мне, гуль называется! — презрительно сплюнула Юмюм-хана. — Смотри, как это делается, — она сделала шаг в дверной проем.

Доска под ее ногой скрипнула и вдруг ушла куда-то вниз, а из темноты прямо в лицо гуль-жене по дуге взлетел другой ее конец.

Бац!

Юмюм-хана от неожиданного и подлого удара подалась назад и взвыла от боли, схватившись руками за лицо. Вертикально стоящая доска медленно наклонилась вбок и с глухим «бум» опустилась на голову так и не успевшему понять, что, собственно, произошло Олим-кирдыку.

— Уй-юй! — взвыл тот, хватаясь за голову руками. На затылке гуля тут же начала вздуваться огромная шишка, но его жене пришлось гораздо хуже. Лицо ее было красно, нос скошен набок, а несколько зубов шатались. — Пойдем отсюда, жена!

— Нет! — кипя от злости, воскликнула та. — Это чьи-то дурацкие шутки! Вставай и идем внутрь.

— Не встану! — воспротивился Олим-кирдык, еще сильнее вжимаясь спиной в перила.

— Вставай, сказала, а иначе… — она выпустила длинные когти.

— Ладно, ладно, уже встаю, — обреченно вздохнул Олим-кирдык и поднялся на ноги, щупая пальцем здоровенную шишку.

— А теперь иди первым, — приказала его жена.

— Чего это я первым пойду? Иди сама.

— Поговори у меня еще! — взмахнула гуль-жена острыми когтями.

Повесив плечи, Олим-кирдык сделал пару шагов вперед и застыл у перекошенного дверного проема с покореженными петлями. Он долго вглядывался в темноту дома, принюхивался к чему-то и неуверенно топтался на месте, потом сделал осторожный шаг внутрь, щупая доски ногой — все, вроде бы, держались крепко. Вошел, опять остановился, сделал еще один шаг и еще. Дошел до двери в комнату и толкнул ее.