Потерявшего всякого надежду и перепуганного Махсума выбросило прямо на улицу ночного города. Это было так неожиданно, что Махсум долго лежал на теплом асфальте, щупая его пальцами и вглядываясь в тусклые пыльные фонари, освещавшие узкий тротуар. Прохожих видно не было, но это даже и к лучшему, потому что Махсум (или теперь уже вновь Максим) от обуявших его чувств принялся целовать асфальт, шепча, словно боясь спугнуть видение: «Я дома. Я снова дома. Не может быть. Мой родной город…» — и так далее, в том же духе. Только подумать, всего несколько мгновений назад он едва не лишился своей головы окончательно и бесповоротно, и вот он опять в своем родном городе и уже готов поверить, что все происшедшее с ним не более, чем сон, кошмарный сон, от которого бывают мурашки и холодок, и просыпаешься в холодном и липком поту. Но ликование Максима было внезапно прервано появлением у самого его лица пары худых ног в джинсах и кроссовках.
— Эй, с тобой все в порядке? — спросил худой высокий парень.
— Все в ажуре, — Максим поспешно поднялся с асфальта и отряхнул свои черные одежды, доставшиеся ему в наследство от Черного Кади, и только это уже говорило о том, что все его похождения случились наяву.
— Странный ты какой-то, — заключил парень. — Валяешься тут посреди дороги, вырядился как… не знаю кто!
Максим не ответил.
Парень отвернулся и пошел дальше. При этом наполовину торчащее из заднего кармана его брюк портмоне вывалилось и упало прямо к ногам Максима. Парень ничего не заметил.
«Вот удача!» — обрадовался Максим, но тут ему показалось, будто кто-то шепчет совсем рядом: «Ты хорошо подумал? Мало тебе, видно, досталось?» Максим вздрогнул и огляделся по сторонам. Вокруг, разумеется, не было ни души, и даже, возможно, это был его внутренний голос. А вдруг нет?..
— Эй! — крикнул Максим, взмахнув портмоне над головой. — Лопух, ты кошелек потерял!..
…Чужестранец в пыльной поношенной одежде, сидевший в темном неприметном уголке чайханы и прислушивающийся к рассказу, отставил в сторону пустую пиалу, отодвинул от себя блюдо и кинул на дастархан несколько медяков в уплату за ужин. Поднявшись с топчана, он неспешно обулся в разношенные, посеревшие от пыли неведомых дорог чувяки, закинул на плечо выцветшую переметную суму и вышел на улицу.
— Клянусь Аллахом, — тихо произнес он, взглянув на солнце из-под загорелой ладони, — это самый удивительный из рассказов, которые мне только доводилось слышать! Я обязательно должен записать его. А начну я его так: «Когда-то, очень давно, в одном персидском городе жили два брата — Касим и Али-баба…»