Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

Мельники, стопорившие на ночь огромное деревянное колесо, прыснули в стороны, когда с уступа, откуда поток воды низвергался на лопасти огромного деревянного колеса, сорвалось нечто грузное, круша все на своем пути. Приблизиться они решились не сразу, а когда двое — сын и отец — забрались наконец в воду, то под изуродованным колесом обнаружили человека, пребывающего в беспамятстве. Несчастный плавал на спине, широко раскинув руки и босые ноги. Глаза его были закрыты, а дыхание так слабо, что едва угадывалось. Оглядев сломанное колесо и посетовав на превратность судьбы, мельник с сыном аккуратно подняли бессознательное тело Касыма на руки и перенесли на мельницу. И вовремя, нужно сказать. Едва за ними закрылась дверь, как мимо мельницы проскакали на взмыленных конях разбойники — заглянуть на мельницу те почему-то не додумались. Азиз, разумеется, заглянул бы проверить, но мудрый Ахмед не считал Касыма законченным дураком, и потому был уверен, что тот не станет прятаться на мельнице, а побежит прямиком в город.

Вскоре топот копыт затих вдали, и мельник с сыном и двумя работниками вздохнули с облегчением — соседство разбойников не было особенно приятным, но те старались не докучать мельнику, а мельник делал вид, будто никаких разбойников в этих краях нет и никогда не было. И это очень устраивало обе стороны, а сейчас еще и третью сторону — Касыма, хотя тот даже не понимал, насколько ему повезло.

Глава 16. Несостоявшийся ужин

Кто бы мог себе представить, что в славном восточном городе, полным добропорядочных правоверных ремесленников, торговцев, землепашцев и не очень добропорядочных, нечистых на руку менял, стражников, мул и судей может поселиться чета гулей — ужасных, кровожадных и безжалостных порождений тьмы. Днем гули успешно выдавали себя за обычных трудолюбивых граждан, промышлявших не очень престижным, но довольно доходным делом — похоронами. И это, само собой, понятно, ведь чем еще заниматься гулям? Деньги им, разумеется, были совершенно не нужны, разве только для того, чтобы не вызывать ни у кого сомнений в своем «человеческом» происхождении, да изредка тратиться на одежду, обувь и прочие полезные и нужные вещи. А вот ночью… Ночью гули творили ужасные, неописуемые пером вещи: они высматривали припозднившихся прохожих, и если никого вокруг не было, то горе тому человеку — гули хватали его и тащили в свое жилище, где…

Впрочем, не буду врать — своими глазами я ничего не видел, а домыслы есть домыслы, и правды в них может быть как на золотой динар, так и на медный фелс! Но только от самой мысли о том, что происходило в доме, который старались обходить за сто шагов все, включая и отважную, ничем неустрашимую городскую стражу, кровь стынет у меня в жилах. Одно могу сказать наверняка: пропавшего беднягу либо позже обнаруживали бездыханным где-нибудь за чертой города, либо вообще не находили, что случалось гораздо чаще. Такие вот злобные и ненасытные существа были эти гули.

И что еще доподлинно известно, гули в тот памятный для многих жителей города поздний вечер возвращались домой в приподнятом настроении, без особых видимых усилий таща на себе очередную жертву. От аппетитного запаха упитанного средних лет мужчины у гулей текли слюньки, и острые зубы радостно пощелкивали в предвкушении сытного ужина. Но об ужине им пришлось позабыть, как только они вступили во двор дома, который считали своей собственностью. А нужно сказать, никто и никогда не видел их входящими в этот дома или выходящими из него — гули при всей своей бестолковости были очень хитры.

Так вот, лишь гуль-муж по имени Олим-кирдык протиснулся со своей жертвой на широких плечах в калитку, как тут же замер на месте. И было отчего! В полной темноте по двору туда-сюда сновали десятки зеленоватых огоньков. Это было странно, сильно настораживало и вселяло страх в не ведающую страха душу гуля, которой, впрочем, у него и в помине не было.

— Эй, ты чего встал? — окликнула его гуль-жена, которую звали Юмюм-хана, и нетерпеливо толкнула мужа в спину.

— Сама посмотри, что здесь творится, — Олим-кирдык наблюдал за огоньками, постепенно теряя самообладание.

— Да дай ты пройти! Встал на самом пороге, — Юмюм-хана протиснулась мимо мужа и тоже замерла, не сводя глаз с блуждающих по двору огоньков. — Что это такое?

— Почем я знаю! — Олим-кирдык медленно опустил на землю свою ношу и почесал затылок. — Я такого еще никогда не видел.

— Я тоже, — призналась Юмюм-хана, прижимаясь к мужу. — Может, кто забавляется?

— Кто? — повернул к ней голову Олим-Кирдык.

— Не знаю.

— Не знаешь, так помалкивай! Какой дурак сюда полезет?

— Это верно.

Они немного помолчали, наблюдая за огоньками.

— Что будем делать? — спросил Олим-кирдык.

— Может, лучше уйдем сегодня отсюда?

— А как же еда?

— Да, есть хочется, — погладила живот Юмюм-хана, и тот, как бы подтверждая ее слова, призывно заурчал. — Не нравится мне это.

— Думаешь, мне нравится, да?

Внезапно один огонек метнулся к ноге Олим-кирдыка и начал шустро взбираться по ней.