Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

— Это другое дело, — согласился с ним Азиз. — Иди вон за камень!

— Знаешь, я не привык у всех на виду. Лучше я вон за те кустики отойду, — указал пальцем Касым на кусты, росшие возле самого спуска в ущелье.

— Подумаешь, какой гордый! Ладно, иди.

— Ох, спасибо тебе, Азиз! — держась за живот и сгибаясь едва ли не пополам, Касым побежал к кустам. Азиз подумал и заспешил за ним следом. — Ты куда? — испугался Касым, заметив, что разбойник не отстает от него ни на шаг.

— Я тебя покараулю, а то вдруг на тебя кто-нибудь нападет в темноте.

— Да кто на меня здесь может напасть?

— Не знаю, но я лучше подожду. Ты делай свое дело, я не смотрю.

— Нет, я так не могу! Ты дашь мне спокойно справить нужду?

— Разве я тебя трогаю?

— Трогаешь! Я не привык так. Я не могу, понимаешь ты или нет? У меня ничего не выходит!

— Запор, что ли?

— Какой запор! Просто я стесняюсь.

— Ладно, — сдался Азиз. — Только давай недолго, а то Ахмед увидит, что нас нет, и шум поднимет.

— Я быстро, обещаю! — Касым полез в кусты, производя шуму не меньше, чем медведь, расчищающий себе дорогу в непролазной чащобе.

Азиз ухмыльнулся и неторопливо направился к пещере, все время оборачиваясь и прислушиваясь. В кустах было тихо, и ни один листочек на их ветках не шелохнулся. Ахмед прошелся туда-сюда и опять прислушался: что-то слишком долго Касым там сидит. Азиз уставился на кусты, пытаясь разглядеть в вечернем сумраке сквозь сплетение веток внушительную фигуру Касыма.

— Эй, ты долго там еще? — позвал он. — Давай уже, вылезай.

Тишина.

— Слышишь? Я сейчас сам пойду и вытащу тебя оттуда.

Вновь ни звука, ни шороха.

— Я уже иду! — Азиз, ругаясь про себя, направился к кустарнику, и чем ближе он подходил к нему, тем больше его одолевала неясная тревога. — Эй, Касым! Где ты? Касым?

Азиз пнул ногой ветки, затем быстро раздвинул их руками. Касыма в кустах не было.

— Ох! — схватился за голову Азиз, не зная, как поступить: то ли бежать за этим предателем Касымом, то ли немедленно сообщить Ахмеду очень и очень неприятную новость.

Бежать вдогонку за Касымом одному Азиз не видел никакого смысла, тем более, если он все-таки не догонит беглеца, тогда уж точно голове Азиза больше не носить чалмы. И потому Азиз, решив не брать на себя лишней ответственности, понесся к правой руке главаря — пусть тот решит, как надлежит поступить.

Темнота быстро сгущалась, и Касым, петляя меж чернеющих на фоне неба глыб, словно ополоумевший от страха заяц, несся вниз к реке. И удивительно дело, чем дальше он удалялся от пещеры, тем больше вспоминал, будто с памяти лохмотьями сползали целые куски укутавшего разум покрывала. Сначала в памяти всплыло имя брата — Али-баба! Вот кто ему ответит за все, когда он доберется до дому. Потом вспомнилось имя жены, и Касыму вдруг расхотелось возвращаться домой — пропадал целый день, ни одного мешка золота не добыл, да и двух мулов вдобавок потерял. Да за это Айгуль с него три шкуры живьем спустит! Касым даже остановился, терзаемый сомнениями, не вернуться ли и вправду к разбойникам. Но тут в ночи послышались рассерженные голоса и дробный топот конских копыт. Касым, подобрав полы халата, припустил дальше. Если они его поймают, то неизвестно что еще будет хуже: Айгуль со своим проклятым длинным языком или этот ненормальный зверь Ахмед с острой саблей.

Река уже была совсем рядом. Касым слышал, как шумят, перекатываясь по камням, ее бурные воды. Только бы не свалиться впотьмах в реку, только бы…

Подвернувшийся ненароком под ногу круглый камешек заставил Касыма взмахнуть руками, нога его скользнула в сторону, и в следующее мгновение Касым ощутил ледяное прикосновение бурного горного потока. Его мотало из стороны в сторону и швыряло о камни, ставший свинцовым халат тянул его ко дну, но сбросить его Касыму никак не удавалось. Изредка тонущему Касыму каким-то чудом удавалось схватить ртом очередную порцию воздуха, но вода вновь накрывала его с головой, неся куда-то вниз и вертя, словно хлипкую соломинку. И тут Касым влетел во что-то с оглушительным треском, его высоко подбросило и потащило куда-то вниз. Сознание померкло.