Али-баба и тридцать девять плюс один разбойников

— Правда? — в душе Ахмеда затеплилась надежда на то, что Махсум все-таки сменил гнев на милость.

— Можешь не сомневаться. Кое-кто — не будем называть его имени — сорвал всю операцию, потому что все время вертелся, словно у него в заднице застрял во-от такой гвоздь, — Махсум отмерил полруки и продемонстрировал ее Ахмеду, — и не смог отличить тушканчика от верблюда, наступившего ему на спину.

— Это, вообще-то, вы говорили, что тушканчик, — поправил его Ахмед. — А я подумал, медведь.

— Ты хочешь сказать, медведь больше похож на верблюда, чем тушканчик?

— Ну-у…

— В результате никто из вас не заметил, как караван идет прямо по вашим пустым головам.

Здесь уже крыть было нечем, и Ахмед резонно решил промолчать.

— Далее, — Махсум собрал суровые складки на лбу, — когда все-таки выяснилось, что это караван, а не стадо медведей или тушканчиков и пришло время нападать, появился этот Стальной Хмырь…

— Я Коготь, — ворчливо поправил его Саид, почесывая шрам на лице. — Стальной Коготь. Неужели так трудно запомнить?

— Хмырь! — раздраженно повторил Махсум. — Чугунный болван, тупой и глухой к тому же, как вон тот ваш аксакал!

— Шакал? Я не шакал! — вскинулся старик, опиравшийся обеими руками на саблю, словно на клюку. — Сам ты, молокосос, шакал облезлый!

— Хабиб-ако, он сказал «аксакал»! — крикнул возмущенному старику в самое ухо разбойник, стоявший рядом с ним.

— А, ну энтоть другое дело! — закивал тот. — Совсем другое. Извини, я не расслышал.

— Разобрались? — подождав немного, поинтересовался Махсум.

— Да, продолжайте, шеф, — разрешил Ахмед.

— Так вот, этот хмырь, которого никто не звал, выпустил коней и, повторяю, окончательно запорол все дело! Ахмед?

— Я здесь, шеф! — сделал шаг вперед разбойник, вытягиваясь «во фрунт».

— Какого лешего тебе понадобилось нападать на этого жирного борова?

— Не понял, шеф, — растерянно, честными глазами уставился Ахмед на своего предводителя.

— Повторяю свой вопрос: на кой тебе понадобилось махать саблей? Мы должны были забрать рабов и по-тихому слинять.

— Но, шеф! Мы никогда не оставляем в живых свидетелей.

— Правда?

— Да! — Ахмед рванул рубаху на груди.

— Я заметил.

— И если бы не кони…

— И не медведь с тушканчиком.

— Шеф, это уже не смешно, — надулся Ахмед.

— Совсем не смешно. А знаете, что будет дальше?

— Что?

— Один караван, добравшись до конечной станции, расскажет, что «Коршуны пустыни» — это рохли, строящие куличики из песка тюбетейками (о, прости — чалмами!), сборище младенцев в коротких штанишках, и их может обобрать каждый, кому не лень. А второй караван разнесет по всему свету, что лучше всего ходить ночью, потому что те же «Коршуны пустыни» — это вовсе и не коршуны, а слепые и глухие филины.

— Но шеф, филин как раз очень хорошо слышит и видит ночью, как днем, — не вытерпев, внес поправку Ахмед. — А вот у меня в детстве была свинья-альбинос — так та ни шайтана не слышала и не видела. Так что я с вашего дозволения заменил бы филина на эту самую свинью.

— На твой вкус, Ахмед, — не стал с ним спорить Махсум. — А теперь пошли все прочь! Мне нужно подумать.

Разбойники, ворча в бороды, разбрелись по пещере, остался один только Ахмед, продолжавший преданно смотреть в глаза своему главарю. Махсум старательно игнорировал его, но Ахмед, видимо, не собирался уходить.

— Что вы делаете, шеф? — не вытерпев, спросил он, водружая тюбетейку на голову.

— Думаю, — сухо и лаконично отозвался Махсум.

— Вы придумываете новую отмазку для Мансур-ако?

— Ахмед, я тебя прошу, уйди, а? — простонал Махсум, пряча лицо в ладонь.

— Хорошо, хорошо, — поклонился Ахмед, пятясь задом. — Если что, я тут, совсем рядом.

Махсум подождал, пока телохранитель удалится на приличное расстояние, достал из-за пазухи табакерку, повертел ее в руке — красивая вещица! — приоткрыл и прихватил двумя пальцами щепотку тонкого табака. Понюхал — ничего так. Втер в ноздри.

— А-апчхи! Апчхи!

В голове просветлело.

— Будьте здоровы, шеф! — крикнул из глубины пещеры пристально наблюдавший за ним Ахмед.

— И тебя тем же, так же, туда же, — проворчал Махсум, утирая нос пыльным, грязным рукавом — самому противно, но постирать негде.

Закрыв табакерку, он отложил ее на каменный уступок около «трона», уставился в пол, подперев подбородок рукой, и погрузился в тягостные раздумья. Должность главаря банды уже не казалась ему такой уж привлекательной и беззаботной, а сами разбойники оказались на редкость навязчивыми, шумными, требовательными — в общем, довольно большой обузой. Слишком много забот, проблем и нервов…

— Шеф, шеф! Послушайте!

Махсум очнулся от горестных мыслей, повернув голову влево. К нему через всю пещеру вразвалочку спешил Шавкат.

— Что опять случилось? Может ваш шеф хоть минуту побыть один, чтобы его никто не беспокоил?

— Случилось ужасное! — запыхавшийся разбойник вытаращил в разные стороны глаза и бухнулся на колени перед троном. Махсум от неожиданности поджал ноги. Он никак не мог привыкнуть к тому, что пред ним падают ниц — это всегда настораживало его и пугало.