Мелисса же сама была будто в оцепенении. В душевой она совершенно твёрдо решила побеседовать с Джеффом. Предупредить его, - и в самых недвусмысленных выражениях! – что ему абсолютно запрещено…
Запрещается? С чего вдруг? На каком основании?
Ответ ядовитой змеёй свернулся в голове. Лечение представлялось страшнее самой болезни. К чёрту благие намерения, жизнь – она на поверку совсем другая. Запрети американским парням крутить с немецкими девчонками – с девчонками, которые ради того, чтобы выжить, будут толпами вешаться им на шею, - и сразу окажешься на пороге нового кастового общества. Да и крутить всё одно будут, тайком! На задних дворах, по тёмным углам.
Именно то, чего Майк и она сама всей душой хотели избежать. Так что же делать? Где же выход?
Неожиданно Мелисса перестала есть. Мысли о телесных наказаниях и сексуальных домогатель-ствах смёл внезапный приступ тошноты. В попытке побороть его она закрыла глаза. Тошноту вызвала не еда. То был обычный обед из школьной столовки, такой же питательно-безвкусный, как и миллион раз до этого.
Тошноту вызвал ужас. Ужас, всплывший в памяти. Некоторое время ей ещё удавалось отвлечься. Занять себя, например провести женщин и детей через санобработку. Затем сверлящее беспокой-ство из-за ситуации вокруг Джеффа и Гретхен. Они – сегодня, остальные девушки, это она понима-ла, самое большее – в течении недели. У американцев было оружие, они могли обеспечить защи-ту, так что неделя – срок максимальный. Всё это занимало её мозг, не давало отвлечься. Ну, и само собой – закалённая годами привычка школьной учительницы поддерживать декорум и дисциплину.
Но вдруг всё ушло. Больше отгонять воспоминания было нечем. Воспоминания о трёх мальчиш-ках, каждому из которых было не больше четырнадцати, сидящих на корточках у её ног как зверь-ки, с пустыми глазами и перепуганными лицами среди их орущих словно ведьмы-банши матерей, сестёр и тёток. Все, все они кроме Гретхен, и не сомневались, -
* * *
Её нужно вырвать. Только не здесь, они подумают, что еда отравлена.
Она резко встала и зашагала прочь от стола. От обеспокоенного взгляда Джеффа она просто отмахнулась.
Только выйдя из столовой, она свернула налево и выскочила через большую дверь на улицу. Мелисса уже срывалась на бег. Сдерживаться она уже почти не могла, но не хотела, чтоб её заметили беженцы. На город уже почти полностью опустилась ночь, землю освещала лищь узкая багровая полоска неба. Она подалась вправо, подальше от окон столовой. Там, уже в потёмках она перешла на бег. Её босые ступни шлёпали по дорожке, ведущей вдоль здания школы.
Добежать до мастерских она точно не сможет, слишком далеко. Мелисса сошла с дорожки и упала на колени. Ни в чем не виновный столовский обед выплеснулся на не менее невинную траву на лужайке. Выплеснулось всё – убийства, насилие, пытки, вся немыслимая жестокость, которой был наполнен этот мир. Она изрыгнула его страхи и ужасы. Кислый запах блевотины покрывал вонь, настолько омерзительную, что и описать было невозможно.
Когда Мелисса Мэйли закончила, её преображение можно было считать было полным и окончательным.
Она откинула тело назад и глубоко вздохнула. Лёгкие наполнились чистым воздухом. Она как бы наощупь попробовала своё сознание, попыталась затолкать гнев поглубже. Та-ак, можно вздохнуть с облегчением –
Майк и Ребекка обнаружили её несколько минут спустя. Они, как обычно, явились на заседа-ние комитета пораньше. Что было необычно, так это, что они шли «за ручку». Вид их ласково сцепленных рук помог изгнать последние остатки Мелиссиного отчаяния.
Майк склонился над ней и спросил: «С тобой всё в порядке?» Он заметил лужу рвоты, блеснувшую в свете поднимавшейся луны. Мелисса кивнула: «Все отлично.» Затем, прикинув, сколь абсурдно было её заявление, резко засмеялась: «По крайней мере, физически.»
Её глаза были полны слёз. «О Г-споди, Майк! Они думали, я собираюсь их убить.» В следую-щую минуту её голова упала ему на руки и принялась сбивчиво рассказывать, что произошло. Она говорила, а Ребекка сидела рядом на коленях и внимательно слушала.
Когда Мелисса закончила свой рассказ, она вновь глубоко вздохнула. «Знаете, мне кажется я нахожусь в каком-то странном месте. В духовном, не в физическом смысле. Никогда не думала, что могу оказаться в таком.» Она сцепила зубы и произнесла: «Чувствую себя так, что хотела бы взять каждого солдата в той армии, да чего там – в обоих, поставить к стенке и расстрелять. Собственноручно. На месте.»