Limpieza 34– так это будет по-испански. Чистую кровь следует беречь от грязи. Этому придавали такое же, а на деле – гораздо большее значение, чем озабоченности папы соблюдением религиозных догм.
Капитан закончил свой короткий разговор с Людвигом. Священник выехал на коне перед строем. Ну, вот и проповедь.
* * *
Ханс старался не слушать проповеди. Он даже не смотрел на иезуита, опасаясь, что глаза выдадут его. Просто смотрел в землю, сложив руки как на молитве. А священник всё вещал о необходимости беречь и защищать католическую веру от ереси. Ханс едва выносил эти речи, в голове кипело от злости.
Священник говорил о защите истинной веры.
Обвинял протестантов.
Теперь перешел к изобличению грехов.
Остаток проповеди он уже не слышал. Мысли его унеслись далеко. Холодные мысли, безнадёжные, полные того отчаяния, какое только и бывает в восемнадцать.
Хансу давно была известна правда. Бунт Сатаны, который прежде удавалось сдерживать, прорвался наружу и победил. На небесном троне восседает не Б-г. Дьявол занял его место. Это его подручные ходят теперь в одеждах священников. Всех священников, неважно, каких направлений. Да и направления утратили всякий смысл, их нет больше. Они – просто шутка Сатаны. Повелитель мух просто развлекается, терзая землю и людей.
Служба закончилась. Останься в душе Ханса, как у Гретхен, хоть крупица веры, он бы поблагодарил Б-га. Но Б-га, которого можно было бы благодарить, уже не было. Ничего не было.
Ему едва удалось оттащить само себя от края пропасти. Нырни, и на дне найдешь его - самоубийство. Ханса посещало это искушение, и не раз, но…
Ноздри его расширились, в лёгкие хлынул воздух. Пусть всё ещё он смотрят долу, пусть руки сложены в молитвенном жесте. Но молиться он не станет, как сильно бы ни сжимал пальцы. Г Ханс Рихтер просто напоминал себе, что ещё не всё утрачено, что у него ещё есть кое-что. Что-то, что можно назвать своим, кто-то, с кем можно поделиться.
Семья. Вот, что у меня есть. Вот, что я защищаю всеми силами. И будь, что будет.
Глава 16
«Сколько их, как думаешь?» - спросил Маккей. Эндрю Леннокс близоруко сощурил глаза. Затем вспомив о недавнем подарке американцев, вынул очки и нацепил их. Ему не понадобилось и пяти секунд, чтобы вынести своё суждение.
- Дви тысячи. У видношенни два до одного. Може, менше. Тилли ще консервативнишый за Густава Адольфа, а цей до того ж одын з найгирших його пидроздилив. И зовсим ниякои артылэрии.
- Я тоже так прикинул, - кивнул Маккей.
Стоящий рядом с ним Майк вздёрнул голову.
- Два к одному? Вы о чём?
- Пики к аркебузам, - ответил Маккей. Шотландский офицер показал тесно сплочённую людскую массу, медленно приближавшуюся к их собственным силам. – Обратите внимание на построение. Это типичнейший терцио в испанском стиле. Все армии Габсбургов используют его в бою, хотя имперские войска предпочитают более высокую долю аркебуз чем испанцы. Что, впечатляет?
Майк внимательно вглядывался в наступающее войско. Согласиться с Маккеем труда особого не составляло, «впечатляет» - самое подходящее слово. Имперская армия напоминала гигантского мастодонта, надвинувшего на них свои сверкающие бивни.
Наёмники Тилли были построены в прямоугольник примерно 50 на 40 человек, растянувшись по фронту примерно ярдов на пятьдесят. Расстояние между шеренгами было три фута, в одной шеренге люди стояли ещё плотнее. Боевой порядок был настолько тесен, что даже на ровном и свободном от препятствий участке, который прежде был пашней, движение могло быть лишь очень медленным. Майк знал из того, что рассказали ему Маккей и Леннокс, что появись тут Тилли со всей армадой, тот терцио был бы лишь одним из шестнадцати или семнадцати. Ползущие параллельно, они были бы похожи на ледник. Медленный, но неудержимый.