1632-vtrehub

Тилли лежал на земле посреди своих войск. Он был уже дважды ранен. Первая рана была пустя-ковой, просто сильный ушиб от пули, отскочившей от его кирасы. Рана на бедре, которую перевя-зывал адъютант, была много опаснее. Наконечник пики, вылетевший из жерла чёртовой шведской пушки, здорово его подкосил. Вся нога промокла от крови.

Вслух Тилли проклинал Паппенгейма, про себя же – себя самого.

Надо было прислушаться к Валленштайну! Так быстро! Настолько! Ни разу не видел чтоб це-лые армии передвигались с такой скоростью. Как этому шведскому сукину сыну это удаётся?

Старому солдату хотелось закрыть глаза от боли и унижения. Но он подавил в себе эту слабость даже когда увидел как буквально в 40 ярдах от него ещё одна дюжина его воинов превратилась подпрыгивающим ядром в кровавое месиво. Никто на свете не скажет, что он, Ян Церклас, граф Тилли, не смог смотреть в лицо своему поражению с тем же бесстрашием, с каким обычно встречал свои триумфы.

Двое его офицеров приблизились и присели на корточки к нему. Лица обоих были измучены.

- Мы должны сдаться, генерал, - сказал один из них.

- Путей отхода нет, - добавил другой. – Во всяком случае в отсутствие кавалерии для прикрытия отхода. Шведская конница и финны разнесут нас в куски.

Лёжа на спине, слабый от потери крови, Тилли отрицательно покачал головой. При всём, как их генерал был стар и измождён, в жесте сквозила решимость быка.

- Нет! – и с присвистом добавил: - Будь проклят Паппенгейм и его чёртовы Черные Кирасиры! – На секунду глаза его закрылись, но он продолжал. – Никогда! Я не собираюсь сдаваться.

Адъютанты начали было возражать, но Тилли поднятием сжатого кулака заставил их замолчать. Его глаза снова раскрылись и уставились в небо.

- Сколько ещё до наступления темноты? – спросил он.

Один из адъютантов взглянул вверх и ответил: «Час. Может быть, два.»

- Продержитесь до темноты, - прорычал он. – До темноты. С её наступлетием люди могут начать отход. Пусть даже это будет бегство, в темноте шведы не решаться на преследование. Так мы спасём большую часть войск.

- Точнее, то, что от них осталось. – буркнул  адъютант.

Тилли бросил на него злой взгляд. Затем на другого. Потом ещё на трёх офицеров, подошедших к ним.

- От вас пользы никакой, - язвительно заметил он. – Точь в точь Папенгейм, одна фанаберия, а чуть что – сразу в кусты.

Он повернулся к своему ординарцу и скомандовал: «Поднимите меня! Коня мне!» Ординарец повиновался без возражений. Чтобы взгромоздить престарелого генерала на коня понадобилось несколько минут. Уже сидя в седле Тилли злобно прошипел  своим офицерам: «Говорите, сдаваться пора? Ничтожества! Мои люди будут держаться вместе со мной.»

Так и случилось. До самой темноты Тилли находился в первых рядах имперцев, волей и личным примером заставляя своих солдат держаться.

«Иисус-Мария! Тилли, отец наш!» - кричали они, умирая.

После захода солнца Тилли ранило в третий раз. Никто так и не заметил, чем. Возможно, то была мушкетная пуля. Но по ужасному виду раны на его плече можно было предположить, что причиной опять послужила одна из тех сеявших смерть шведский пушек.

Ординарцу и нескольким солдатам удалось его спасти. Соорудив носилки, они вынесли его с линии огня. Прежде чем потерять сознание Тилли на чём свет стоит проклинал их. Когда носилки проносили через смешавшийся терцио, солдаты стали щитом, заслоняя своего командира, пока он не оказался в безопасности.

Для остальных же рана Тилли была сигналом к бегству. Ветераны католической армии уже не могли выдерживать бойню. Менее, чем за пять минут шеренги, часами стоявшие неколебимо, рассыпались и ударились в бегство. Бросив оружие и доспехи тысячи солдат армии императора бросились искать укрытия в темноте или дальних лесах.

Многим из них удалось спастись. Густав так и не отдал приказ начать преследование.  Исключительное мужество Тилли, сдерживавшего натиск шведов до самой темноты, позволило спасти императорскую армию от полного разгрома.

Преклонив колени в молитве после боя, шведский король не чувствовал раздражения и даже не думал проклинал своего противника. Он понимал, что крылось за на первый взгляд безумным упорством Тилли, не чувствовал ничего, кроме восхищения.

И, по правде говоря, известной гордости. Пал последний в ряду великих. Но пал, как подобает большому дереву, а не был просто выкорчеван, как старый пень. Набожный король-лютер-анин не мог не видеть руки Г-сподней в своём поверженном, но славном католическом противнике. Воля Б-жия проявляется непостижимым для простых смертных образом. Но Густав думал, что может распознать высшую цель в падении Тилли.