Зов Ктулху

Утром я опросил всех слуг, и никто из них не заметил ничего необычного, за исключением кухарки, рассказавшей, что кот, лежавший на ее подоконнике, вел себя странно. Кот принялся выть среди ночи, разбудив кухарку, увидевшую, как животное бросилось в открытую дверь и умчалось вниз по лестнице. После я задремал и уже днем послал за капитаном Норрисом, чрезвычайно заинтересовавшимся моим рассказом. Эти необычайные события, такие пустяковые, но в то же время загадочные, показались ему очень любопытными, и по случаю он припомнил кое-что из местных легенд. Нас изумило появление крыс, и Норрис одолжил мне несколько ловушек и парижской зелени, которую слуги мои разместили в необходимых местах, согласуясь с моими указаниями.

Я чувствовал сонливость и рано отошел ко сну, но меня мучили ужасные кошмары. С необозримой высоты смотрел я вниз на сумеречный грот, где было по колено какой-то гнусной жижи и дьявольский седобородый пастух водил посохом над стадом дряблых, ноздреватых белесых тварей, чей вид вызвал во мне неописуемый страх. Затем свинопас прервал свое занятие, кивнул, и над удушливой бездной пролился дождь из крыс, пожравших пастуха вместе со стадом.

От этого жуткого зрелища меня избавил Уголек, спавший у меня в ногах. Теперь было ясно, почему он ворчал и шипел, в страхе впившись когтями в мою лодыжку: отвратительный звук шел от стен моей комнаты – то шумели мерзкие, грязные крысы. В этот раз света из окна было недостаточно, чтобы увидеть, что творится за гобеленами, которые теперь были на своих местах, но страх не полностью овладел мной, и я включил свет.

В рассеянном свечении ламп я увидел, как дрожат гобелены, и образы на них искажаются в пляске смерти. И дрожь, и звук оборвались внезапно. Вскочив с постели, я ткнул в одну из завесей длинной ручкой кроватной грелки, лежавшей рядом, и приподнял ее край, заглянув под него. Кроме каменной стены там не было ничего, и даже кот перестал тревожиться, чувствуя присутствие чего-то постороннего. Проверив крысоловку, установленную в комнате, я обнаружил, что все пружины спущены, но никто не попался в ловушку.

О том, чтобы заснуть, теперь не было и речи, и я с зажженной свечой направился в свой кабинет, миновав галерею и направляясь к лестнице, а Уголек шел следом. Но едва я достиг каменных ступеней, кот стремглав кинулся вниз и исчез за пролетом. Спускаясь вниз, я услышал, как из комнаты внизу доносятся звуки, в природе которых я уже не сомневался. Стены под дубовыми панелями кишели крысами, в то время, как Уголек тщетно метался по кабинету с яростью незадачливого охотника. Войдя в комнату, я включил свет, но звуки не стихали. Крысы продолжали свое шествие, слышавшееся теперь так громко и отчетливо, что я мог угадать направление их движения. Бесчисленные полчища низвергались единым потоком с неведомой высоты в неизвестную бездну где-то внизу.

Я заслышал шаги в коридоре, и через мгновение двое слуг отворили массивную дверь. Они обыскивали дом, пытаясь понять, что ввергло в панику всех кошек, заставив их метаться по лестничным пролетам, а затем усесться перед закрытой дверью в нижний подвал и отчаянно мяукать. Я спросил, не слышали ли они крыс, и они отвечали отрицательно. Когда я указал им на стены под панелями, я вдруг обнаружил, что настала тишина.

Втроем мы отправились к двери, ведущей в нижний подвал, но кошек там уже не было. Я решил исследовать подвал позже и направился к ловушкам, чтобы осмотреть их. Все они сработали, но были пустыми. Уверившись в том, что никто, кроме меня и моих кошек, не слышал крыс, я просидел у себя в кабинете до утра в глубоких раздумьях, вспоминая все возможные легенды о стенах, что теперь служили мне жилищем. Я немного поспал в своем удобном кресле, выделявшемся на фоне средневековой фурнитуры. Затем я позвонил капитану Норрису, явившемуся, чтобы помочь мне осмотреть нижний подвал.

Обследуя его, мы не обнаружили ровным счетом ничего неблаговидного, хотя и трепетали при мысли о том, что все вокруг создано римлянами. Каждая низкая арка или массивная колонна была подлинно романской, не неумелой саксонской копией, но носила отпечаток строгого, гармоничного классицизма эпохи цезарей. Стены изобиловали надписями, знакомыми антикварам, постоянно наведывавшимся сюда, виднелись такие, как «P. GETAE. PROP… TEMP… DONA…» и «L. PRAEG… VS… PONTIFI… ATYS…»

При упоминании Аттиса я содрогнулся, так как я читал Катулла и был знаком с отвратными ритуалами восточного бога, культ которого смешался с поклонением Кибеле.

При свете фонарей Норрис вместе со мной пытался понять, что значит странная, почти истершаяся роспись на некоторых каменных плитах, некогда служивших алтарями, но мы потерпели неудачу. Мы вспомнили, впрочем, что узор, напоминавший лучистое солнце, считался признаком более древнего происхождения алтарей, оставшихся римлянам со времен старейшей, первоначальной постройки. На одной из плит я заметил некие загадочные коричневые пятна. Самый большой из алтарей, стоявший в центре помещения, носил следы огня, на котором, вероятно, сжигались подношения.