Жук

Наклонившись, Лессингем поднял что-то с пола. Это оказалась дамская сумочка, причем роскошная, из темно-красной кожи с отделкой из золота. Я не мог с ходу сказать, принадлежала ли она Марджори или мисс Грэйлинг. Пока я внимательно ее осматривал, Лессингем пристально наблюдал за мной.

– Ваша? – поинтересовался он.

– Нет, не моя.

Положив шляпу и зонтик на один из стульев, Лессингем расположился на другом, стоящем рядом, причем с большим комфортом. Он закинул ногу на ногу, сцепил пальцы на коленях и уставился на меня. Я чувствовал, что он разглядывает меня очень внимательно, но не произнес ни слова – мне почему-то хотелось, чтобы разговор начал он.

Наконец Лессингему надоело меня рассматривать, и он заговорил.

– Атертон, скажите, что с вами такое? Я сделал что-то, что обидело еще и вас?

– А почему вы спрашиваете?

– Да потому, что вы ведете себя как-то необычно.

– Вы так считаете?

– Да, считаю.

– А зачем вы ко мне пожаловали?

– Да так, знаете ли, без какой-то определенной цели. Просто хотелось бы кое-что прояснить для себя.

Говорил он вежливо, держался спокойно, даже не без изящества. Я почувствовал, что он переигрывает меня. Мне была вполне очевидна его тактика, и я понимал – поскольку Лессингем занимает явно оборонительную позицию, первый удар придется нанести мне. И я это сделал.

– Мне тоже хотелось бы кое-что прояснить, Лессингем. Я знаю, и вам известно, что я об этом знаю, – вы сделали мисс Линдон некое предложение. Именно этот факт меня и интересует.

– В каком плане?

– Семейства Линдонов и Атертонов знакомы на протяжении нескольких поколений. Мы с Марджори дружим с детства. Она относится ко мне как к брату…

– Как к брату?

– Да, как к брату.

– Ясно.

– А мистер Линдон относится ко мне как к сыну. Он открыл мне душу. Вы, как я понимаю, в курсе того, что и Марджори была со мной весьма откровенна. Теперь же я хочу, чтобы то же самое сделали и вы.

– И что же вы хотите знать?

– Прежде чем я скажу то, что собираюсь, мне хотелось бы объяснить мою позицию – чтобы вы четко меня понимали. Так вот, заявляю откровенно: мое самое большое желание – это видеть Марджори Линдон счастливой. Если бы я был уверен, что с вами она будет счастлива, я бы сказал: «Бог вам обоим в помощь!» А потом от всего сердца поздравил бы вас – потому что вам досталась бы в жены самая лучшая девушка на земле.

– Я тоже так считаю.

– Но прежде чем это сделать, мне хотелось бы увидеть хоть какие-то основания считать, что Марджори будет счастлива с вами.

– А разве их нет?

– Пожалуйста, ответьте мне на один вопрос.

– Какой еще вопрос?

– Что это за история, которая вызывает у вас такой безумный, всепоглощающий страх?

В нашем разговоре наступила пауза.

– Объяснитесь, – потребовал наконец Лессингем.

– Никакого объяснения не требуется – вы прекрасно знаете, что я имею в виду.

– В таком случае вы наделяете меня даром ясновидящего, которым я, увы, не обладаю.

– Прекратите жонглировать словами, Лессингем, – будьте откровенны!

– Откровенность не может быть односторонней. Возможно, вы не отдаете себе в этом отчета, но в вашей откровенности есть нечто такое, что может вызывать у других людей вполне справедливое возмущение.

– А у вас моя откровенность тоже вызывает возмущение?

– Не могу сказать определенно. Это зависит от ряда обстоятельств. Если вы в одностороннем порядке наделяете себя правом становиться между мисс Линдон и мной, то да, меня это возмущает, причем очень сильно.

– Ответьте же мне!

– Я не собираюсь отвечать на вопросы, которые мне задают таким недопустимым тоном.

Лессингем по-прежнему оставался совершенно хладнокровным. Я же почувствовал, что уже начинаю терять терпение – а это для меня было крайне нежелательно. Я пристально разглядывал моего собеседника, он, в свою очередь, меня. В его внешности и поведении не было ничего такого, что указывало бы на угрызения совести. Мне еще никогда не приходилось видеть Лессингема настолько спокойным и расслабленным. Он улыбнулся одними губами, мне показалось, что я уловил в этой улыбке легкую насмешку. Впрочем, готов признать, что в целом во всем облике Лессингема не было ничего такого, что говорило бы о его желании уязвить меня. Более того, взгляд его глаз был скорее мягким, чем жестким или разгневанным, и мне даже показалось, что я уловил в нем совершенно нехарактерный для моего собеседника оттенок сочувствия.

– Вы должны знать, что в этом деле я выступаю с позиций мистера Линдона, – заявил я.

– И что же?

– Уверен, вы должны понимать, что любой человек, который изъявил бы желание жениться на Марджори Линдон, должен быть готов к тому, что его прошлое будет проверено и изучено самым тщательным образом.

– Вы серьезно? А как насчет тщательного расследования вашего прошлого?

Я поморщился.

– Оно в любом случае известно всем и каждому.

– Правда? Простите меня за такие слова, но я в этом сомневаюсь. Боюсь, подобное невозможно сказать ни об одном умном мужчине, не погрешив в той или иной степени против истины. В жизни каждого из нас есть эпизоды, о которых мы никому не рассказываем.