Жук

– Властелину… – начал было Лессингем, но тут же умолк. Он явно находился в замешательстве. Впрочем, через несколько секунд ему удалось взять себя в руки. – Буду с вами откровенен – ведь вы требуете от меня именно откровенности, – сказал он с явно принужденной улыбкой. – Недавно я стал жертвой оптического обмана или другого подобного трюка… довольно необычного, должен признать. Я опасаюсь, что это стало результатом умственного перенапряжения. Можете ли вы просветить меня по поводу того, отчего у людей могут возникать галлюцинации?

Какое-то время я молчал. Лессингем изо всех сил старался казаться спокойным, но его выдавало едва заметное дрожание губ. Еще немного, подумал я, и мне удастся увидеть ту часть моего собеседника, которую он скрывает от всего остального мира.

– Кстати, кто он такой – человек, которого вы называете моим… другом с Востока?

– Но он ведь ваш друг, так что вам это должно быть известно лучше, чем мне.

– Скажите, каков он из себя?

– А я не говорил, что это мужчина.

– Ну, я так понял, что он принадлежит именно к мужскому полу.

– Повторяю, я этого вовсе не утверждал.

Мне показалось, что Лессингем на какое-то время перестал дышать. В его взгляде, устремленном на меня, появилось злобное выражение. Однако он, снова демонстрируя завидное самообладание, сумел справиться с собой. Выпрямившись, он с достоинством произнес:

– Атертон, вольно или невольно, но вы проявляете по отношению ко мне вопиющую несправедливость. Я не представляю, какое именно мнение у вас сложилось обо мне и на чем именно оно базируется. Однако я протестую против такого отношения и со всей ответственностью заявляю, что являюсь человеком с хорошей репутацией, таким же честным и порядочным, как вы.

– Но вас преследуют галлюцинации.

– Галлюцинации? – Лессингем резко выпрямился, глядя мне прямо в лицо. Затем по всему его телу волной пробежала дрожь. Губы его скривились, а лицо мгновенно стало мертвенно-бледным. Он снова тяжело оперся о стол. – Да, Господь свидетель, это правда – меня преследуют галлюцинации.

– Выходит, вы либо сумасшедший и по этой причине не можете жениться, либо совершили что-то такое, что ставит вас вне цивилизованного общества, границы терпимости которого весьма обширны, – а значит, вам тем более нельзя вступать в брак. Дилемма, перед которой вы оказались, очень неприятная.

– Я… я жертва наваждения.

– Какова природа этого наваждения? И в чем конкретно оно состоит? Не принимает ли оно форму… жука?

– Атертон!

Совершенно внезапно Лессингем рухнул на пол – и мгновенно трансформировался. Другого слова для описания того, что с ним произошло, я подобрать не в состоянии. Он разом словно превратился в лежащую на полу бесформенную кучу, а затем, воздев руки над головой, залопотал что-то совершенно нечленораздельное, словно говорил на каком-то зверином языке. Трудно представить себе более неприятное зрелище, чем то, что предстало перед моим пораженным взором. Что-либо подобное, по моим представлениям, могло происходить только где-нибудь в помещениях больницы для умалишенных с обитыми войлоком стенами – и нигде больше. От этой картины все мои нервы натянулись словно струны.

– Ради всего святого, что с вами происходит, старина? – воскликнул я. – Вы что, в самом деле совершенно не в себе? Вот, выпейте это!

Я силком впихнул бокал с бренди в дрожащие пальцы Лессингема. Прошло некоторое время, прежде чем мне удалось объяснить ему, чего я от него хочу. Наконец он поднес бокал к губам и проглотил его содержимое залпом, словно это была вода. Постепенно рассудок стал возвращаться к нему. Он встал и огляделся с улыбкой, которая показалась мне просто жуткой.

– Это… это наваждение.

– Если это так, то это какое-то странное наваждение.

Я с любопытством оглядел Лессингема. Было ясно, что он предпринимает все возможные усилия, чтобы восстановить самообладание и контроль над собой. При этом на его губах все еще продолжала играть та самая ужасная улыбка.

– Атертон, вы… скажите мне, кто такой ваш приятель с Востока?

– Мой приятель с Востока? Вы, наверное, хотели сказать – ваш приятель. Изначально я предположил, что человек, о котором мы говорим, – мужчина. Похоже, однако, что это женщина.

– Женщина? Вот как. Что вы хотите этим сказать?

– Ну, лицо у этого человека мужское – и, надо сказать, весьма неприятное. Дай бог, чтобы таких лиц на свете было поменьше! И голос тоже мужской – опять-таки очень необычный. Но тело, как я убедился ночью, женское.

– Это звучит очень странно. – Лессингем закрыл глаза. Я обратил внимание на то, что его щеки покрылись липкой испариной. – Скажите, вы верите… верите в колдовство?

– Смотря в какое.

– Вам приходилось слышать о колдовстве обеа? Те, кто его практикует, могут заколдовать человека таким образом, что тот по их желанию в тот или иной момент видит нечто – опять-таки то, что они захотят. Вы полагаете, такое возможно?

– Это не тот вопрос, на который я готов ответить однозначно – «да» или «нет».