Жук

Я почувствовал, что в словах Лессингема присутствует большая доля правды, и не сразу нашелся, что сказать.

– Эпизоды бывают разные, но когда человек находится в бегах и на него открыта охота, это уже чересчур.

– В бегах?

– Да. Как вы.

Лессингем встал.

– Атертон, мне кажется, что я вас понимаю, но, боюсь, вы не понимаете меня. – Мой собеседник подошел к стоявшему на полке автоматическому ртутному воздушному насосу. – Что это за интересное устройство из стеклянных трубок и шариков?

– Нет, я полагаю, это вы меня не понимаете – в противном случае до вас бы уже дошло, что я не настроен шутить.

– Это что, какой-то всасывающий вентилятор?

– Мой дорогой Лессингем, я полностью в вашем распоряжении. Ответ на мой вопрос я в любом случае намерен получить прежде, чем вы выйдете из этого помещения. Но пока вы здесь, можете полностью мной распоряжаться. Здесь есть кое-какие очень интересные вещи, которые вам будет любопытно увидеть.

– Просто поразительно, как развивается и прогрессирует человеческий интеллект – от одного открытия к другому.

– Между прочим, у древних прогресс развивался быстрее, чем в наше время.

– В каком отношении?

– Например, в вопросе обожествления жука. Я видел материальное воплощение этого культа вчера ночью.

– Где именно?

– Здесь – в нескольких футах от того места, где вы стоите.

– Вы это серьезно?

– Абсолютно.

– И что же вы видели?

– Я видел собственными глазами божество, которому поклоняются последователи соответствующего культа, причем в таких подробностях, о которых в легендах и мифах ни словом не упоминается.

– Это странно. Как-то раз мне показалось, что я тоже видел нечто подобное.

– Я так и понял.

– Так и поняли? И кто же вам об этом рассказал?

– Один ваш друг.

– Один мой друг, вы говорите? А вы уверены, что это в самом деле был мой друг?

Я оценил по достоинству попытки Лессингема сохранить внешнее спокойствие, но ему было меня не обмануть. Было совершенно очевидно, что он понял мое намерение выведать его тайну. Более того, я начал понимать, что он, скорее всего, не раскроет ее даже под страхом смерти. Если бы в деле не была замешана Марджори, мне было бы наплевать на его секреты – в конце концов, его дела меня не касались. В то же время я ясно понимал, что Лессингем скрывает нечто такое, что полезно выяснить даже с чисто научной точки зрения. И все же, как я уже сказал, если бы не вовлеченность в это дело Марджори, я бы махнул на все рукой. Однако поскольку дело касалось ее лично, меня все больше интересовал вопрос о том, что же такое мог скрывать Лессингем.

Я все еще не определился окончательно с моим отношением к сверхъестественным явлениям. Я совершенно убежден, что возможно абсолютно все – несмотря на то, что я еще сравнительно молод, даже мне неоднократно приходилось видеть, как происходит то, чего быть вроде бы никак не может. Я также сомневаюсь, что современному человечеству известно абсолютно все об окружающем мире. Более того, я считаю, что наши прапрапрапрадеды, жившие тысячелетия назад и принадлежавшие к другим цивилизациям, знали о каких-то вещах гораздо больше, чем мы знаем сейчас, – во всяком случае, я этого не исключаю. Вряд ли все древние мифы и легенды не соответствуют действительности и ничего не имеют в своей основе.

В далеком прошлом люди были способны на то, что сейчас нам недоступно. Причем неизвестно, как именно они это делали, но мы предпочитаем ничтоже сумняшеся просто воскликнуть: «Да это ложь!» Однако мы не можем быть полностью уверены в своей правоте.

Я считаю так: уж если я что-то видел, то видел. Мне довелось стать свидетелем того, как на моих глазах был совершен поистине дьявольский трюк. Похоже, что-то подобное продемонстрировали моей Марджори. Я не случайно пишу «моей Марджори» – для меня она всегда будет «моей»! И, по всей видимости, это что-то выбило ее из колеи. Глядя на Лессингема, я представлял себе Марджори рядом с ним – именно такой, какой видел ее в реальности некоторое время назад, – с бледным, осунувшимся лицом, с перепуганными глазами, оцепеневшую от страха. Она собиралась связать с Лессингемом свою жизнь – какое же ядовитое дерево, какой анчар пророс корнями в его жизни? Мысль о том, что ее чистую душу окунут в какое-то дьявольское грязное болото, в котором, по-видимому, увяз сам Лессингем, была для меня невыносимой. Когда я понял, что в игре, в которую ввязался и в которой ставки были настолько высоки, Лессингем превосходит меня, у меня зачесались руки схватить его за глотку и попытаться решить проблему иным, более простым и понятным способом.

Нисколько не сомневаюсь, что чувства, которые я испытывал, отразились на моем лице, потому что Лессингем в конце концов спросил:

– Вы отдаете себе отчет в том, как странно вы на меня смотрите, Атертон? Если бы у вас была возможность увидеть себя в зеркале, вы бы удивились выражению вашего лица.

Я сделал шаг назад – должен признать, вид у меня в этот момент был, по-видимому, в самом деле мрачный и не сулящий ничего хорошего.