Жизнь взаймы

«Что он будет делать, — подумала в это время Лилиан, — если я выплесну эту малиновую настойку в его породистое лицо с явными признаками вырождения? Наверное, и это сумеет понять и промолвит по этому поводу одно из своих пышных изречений». Лилиан не презирала его, даже напротив, находила его приятным как мягкое снотворное и внимательно прислушивалась к тому, что он говорил. Ведь он олицетворял для неё иную сторону бытия. Он превратил страх перед смертью в культ эстетического цинизма и пытался превратить опасные горные тропы в обычные садовые дорожки. Но это ничего не меняло. Когда-то она уже слышала нечто подобное, когда же? Кажется, это было у Левалли на Сицилии. Чтобы так жить, надо было обладать уймой денег и крохотным сердцем. Такие люди не носились из Брешиа в Брешиа. Они безвылазно торчали в Брешиа, уговаривая себя, будто находятся в Версале начала восемнадцатого века.

— Мне пора идти, — сказала Лилиан.

— Как часто вы произносите эти слова! — заметил де Пэстр. — Они делают вас неотразимой. Это ваша любимая фраза?

Лилиан взглянула на него. — Если бы вы только знали, как мне хочется остаться, — медленно ответила она на его вопрос. — Пусть бедной и одинокой, только бы остаться! Остаться! Всё остальное — это ложь и мужество, вызванное страхом.

Лилиан позволила подвести её к отелю. Навстречу ей вышел взволнованный ночной портье. — Месье Клерфэ на двенадцатом месте! Он обошёл ещё шестерых. Комментатор сказал, что ночью лучше его никто не может ехать.

— Что да — то да!

— Не хотите ли бокал шампанского? Надо бы отпраздновать!

— Никогда не надо праздновать заранее. Гонщики — народ суеверный.

Лилиан посидела немного в небольшом темном холле. — Если он так и дальше будет гнать, завтра рано утром опять будет в Брешиа, — заметил портье.

— Что да — то да! — ответила Лилиан, подымаясь. — Я схожу выпить кофе на бульваре Сен-Мишель.

В кафе её встречали уже как постоянную клиентку. Официант тут же вышел ей навстречу, и Жерар уже ждал её, кроме того, целая группа студентов образовала вокруг неё своего рода почетный караул.

У Жерара было одно неоценимым качество: он постоянно хотел есть, и пока поэт утолял свой голод, у Лилиан было время подумать. Она любила смотреть на улицу, где мимо проходила сама жизнь с её горящими и скорбные глазами. Когда она наблюдала за нескончаемым людским потоком, ей было трудно поверить, что у каждого из этих людей — бессмертная душа. Куда девались эти души потом? Неужели они тоже превращались в прах, как и наша плоть? А может быть, они витали как призраки в такие вот вечера, переполненные желанием, вожделением или отчаянием, блуждали, заживо разлагаясь, моля в безмолвном страхе оставить их такими, какие они есть, и не превращать в удобренную почву, на которой взрастут души новых людей, только что бездумно зачатых за тысячами этих окон?

Наконец Жерар покончил с едой. Завершил её кусок великолепного сыра пон лэвек. — Просто невообразимо, как такой грубый процесс, когда мы поглощаем жареные куски трупов животных и полусгнивших молочных продуктов, побуждает поэтические струны души человека слагать гимны, — заявил он. — Это всегда так удивительно и отрадно!

Лилиан засмеялась. — Из Брешиа в Брешиа, — произнесла она. — Я не в состоянии понять эту ясную и простую фразу, но она мне кажется достаточно бесспорной. — Жерар допил свой кофе. — Она даже намного глубже. Из Брешиа в Брешиа! Я назову так следующий томик своих стихов. Сегодня вы что-то немногословны.

— Да нет. Отнюдь, я говорю, но без слов.

— Из Брешиа в Брешиа?

— Примерно так.

Жерар кивнул и вдохнул аромат своего коньяка. — Это фраза способна постоянно самосовершенствоваться. Она приводит нас к огромному количеству плоских и избитых выражений, которые когда-то обладали глубочайшим смыслом и, быть может, обладают им и до сих пор.

— Мне знакома еще одна такая фраза, — заявила Лилиан: — Всё повторяется.

Жерар опустил свой бокал на стол. — С фантазией или без оной?

— Фантазии должно быть как можно больше.

Он облегчённо кивнул. — Я чуть было не испугался, что вы удручены чем-то и пытаетесь выскрести из вашего сознания самые пошлые мещанские глупости.

— Вовсе не то, а познание, способное осчастливить.

— Ну, детали — это то же самое, что и целое, но целое — всегда больше. Например, эта винная бутылка так же прекрасна, как и полотно Рафаэля, а в каждой прыщавой студентке несомненно можно почувствовать нечто от духа Медеи и Аспасии — жизнь без перспективы. Всё одновременно значительно и несущественно, всё — передний план, и всё.

— Господь. Вы это имеете ввиду? — спросил Жерар. Лилиан рассмеялась. — Какой же вы шустрый! И даже более того! — На лице Жерара появилось выражение глубокой обиды.

— Слишком шустрый, чтобы успеть ощутить всё это. — Он сделал приличный глоток коньяка. — Если вам это действительно пришлось пережить, — продолжил он менторским тоном, — то вам остаются всего три вещи…

— Неужели три, так много?