Жизнь взаймы

Клерфэ кивнул. Машина медленно выкатилась с Рыночной площади на Бульвар Венеции и остановилась. Перед ними уже никого не было. С этого момента и на оставшиеся полдня и полночи самым важным на свете становится человек с секундомером. «Судья должен быть самым главным для меня, — подумал Клерфэ. — Но это не так. Я слишком много думаю о Лилиан. Надо было Торриани посадить за руль, но сейчас уже слишком поздно». — Двадцать секунд, — объявил Торриани.

— Слава богу! Вперед, чёрт побери!

Судья на старте дал отмашку, и машина устремилась вперед. Вслед ей неслись крики болельщиков. — Стартовал Клерфэ, — громко объявил комментатор, — с механиком Торриани.

* * *

Лилиан вернулась в отель. Ей казалось, что у неё температура, но она решила не обращать на это внимания. Теперь это у неё случалось часто, иногда всего на один градус, а иногда и больше, и ей было понятно, что это значило. Она глянула в зеркало. «По крайней мере по вечерам выглядишь не такой угасающей», — подумала она и усмехнулась, вспомнив уловку, к которой она снова начала прибегать: повышенная температура из врага превращалась в вечернего друга, который придавал её глазам блеск, а лицу — мягкое возбуждение.

Потом Лилиан отошла от зеркала и увидела на столе две телеграммы. «Неужели Клерфэ», — подумала она, и её сердце охватила паника. Но что там могло случиться так скоро? Она подождала недолго, пристально глядя на маленькие сложенные вдвое и склеенные куски бумаги. Потом осторожно взяла одну из них и распечатала. Это была телеграмма от Клерфэ: «Старт через пятнадцать минут. Вселенский потоп. Не улетай, Фламинго». Она положила телеграмму рядом с собой и тут же распечатала вторую. Ей стало ещё страшней, чем вначале, потому что эта телеграмма могла быть от его босса, и речь в ней могла идти об аварии, но и вторая тоже оказалась от Клерфэ. «Зачем он это делает? — подумала Лилиан. — Неужели он не соображает, что любая телеграмма в такое время может только вызвать страх?»

Она открыла шкаф, собираясь выбрать платье на вечер. В это время в дверь постучали. На пороге стоял служащий отеля. — Я принёс вам приемник, мадмуазель. Вы легко сможете слушать и Рим, и Милан.

Он включил приемник в сеть. — А вот вам ещё одна телеграмма.

«Да сколько он их ещё пришлет сегодня? — подумала Лилиан. — Лучше бы он посадил детектива в соседний номер, чтобы следить за мной!» Она выбрала платье, то, что носила в Венеции. Его успели почистить, и пятна пропали. После Венеции она решила, что это платье приносит счастье, и видела в нём свой талисман. И сейчас, не выпуская его из рук, она прочитала последнюю телеграмму. Она была не от Клерфэ, но в ней были слова поздравления в его адрес. «Почему она попала сюда ко мне?» В сумеречном свете комнаты она ещё раз посмотрела на подпись: «Хольман». Она долго искала место отправления. Телеграмма пришла из санатория «Белла Виста».

Лилиан опасливо положила листок бумаги на стол. «Сегодня настоящий день духов, — подумала она и села на кровать. — В радиоприёмник забрался Клерфэ и только и ждёт момента, когда сможет ворваться на своей ревущей машине в комнату, а теперь ещё и эта телеграмма, из-за которой кажется, что в окно заглядывают молчаливые лица». Это была первая весть из санатория, которую она вообще оттуда получила. Сама она туда тоже никогда не писала. Ей этого не хотелось, а вот что она по-настоящему хотела, так это навсегда оставить санаторий в прошлой жизни. Она была настолько уверенна в своём решении не возвращаться, что это расставание стало подобно смерти.

Долгое время Лилиан сидела неподвижно. Потом она включила приёмник и покрутила ручки настройки: было время новостей. В комнату стремительным шумным потоком ворвался Рим с названиями знакомых и незнакомых селений и городов — Мантуя, Равенна, Болонья, Аквила, с данными часов и секунд; взволнованный голос комментатора сообщал о выигранных минутах так, словно он говорил о святом Граале, потом — о поврежденных водяных насосах, о заклинивших поршнях, порванных бензопроводах, словно произошла катастрофа мирового масштаба. Неудержимым потоком в полутемную комнату хлынули гонки с их неистовой погоней за каждой секундой, причем не за секундой жизни, а за тем, чтобы, выиграв пару сотен метров, оказаться раньше других в каком-то городишке, который тут же останется позади: это была гонка по мокрым дорогам с тысячами крутых поворотов и орущей толпой болельщиков на обочинах, всё это казалось безумством, словно за спинами водителей взорвалась атомная бомба. «Почему я не могу понять всё это? — думала Лилиан. — Почему гонки не вызывают у меня того дурмана, которым охвачены миллионы людей, высыпавших в этот вечер и в эту ночь на обочины дорог Италии? Неужели я не должна чувствовать это сильней их? Разве моя собственная жизнь не похожа на эти гонки? Разве это не стремление ухватить побольше, кто сколько сможет, разве это не погоня за призраком, который несётся перед каждым из нас, будто заяц-манок перед сворой борзых на собачьих бегах?»