Жизнь взаймы

— Тогда в этом мы с вами похожи. Я тоже обхожусь без снов.

Официант принес рюмку шерри виконту и кофе для Лилиан. Де Пэстр неодобрительно взглянул на маленький кофейничек. — Кофе обычно пьют после еды, — заметил он. — Не выпить ли вам лучше аперитив?

— Нет, благодарю. А который сейчас час?

— Уже пять, — удивленно ответил де Пэстр. — Разве у вас режим?

— Только сегодня. — Лилиан сделала знак официанту.

— Вы уже слушали новости, месье Ламбер?

— Ну конечно! Радио «Рим» передает. Уже несколько часов. Вся Италия сидит у приемников или торчит на трассе, — возбужденно ответил старший официант. — С минуты на минуту начнется старт в тяжелом классе. Месье Клерфэ едет с месье Торриани. Они не будут меняться во время гонки: Клерфэ — за рулем, а Торриани — за механика. Ведь это гонки спортивных машин. Принести вам радио? Оно у меня здесь, рядом.

— Да, принесите, пожалуйста.

— Клерфэ тоже в Риме? — спросил де Пэстр.

— Нет. Он в Брешиа.

— Я ничего в этом не смыслю. Что это за гонки?

— На тысячу миль, начинаются в Брешиа, потом трасса идет по всей Италии и заканчивается опять в Брешиа.

Официант принёс маленький портативный приёмник. Он был настоящим фанатом и уже несколько часов следил за ходом гонок. — У них раздельный старт с интервалом в несколько минут, — объяснил он. — Самые скоростные машину пойдут в конце. Это — гонки на время, по секундомеру. Я включу Милан. Пять часов — сейчас они начнут передать известия.

Официант покрутил ручку настройки. Приёмник начал хрипеть. Потом из Милана стали быстро передавать политические новости, словно диктор торопился как можно скорей перейти к спортивным.

— Сейчас мы ведём для вас прямую трансляцию из Брешиа, — начал он наконец совсем другим голосом, полным спортивного задора. — Часть машин уже стартовала. Рыночная площадь забита народом, так что люди едва могут пошевельнуться.

В приемнике что-то затрещало и запищало. Потом сквозь шум людских голосов явственно донесся рёв мотора, который тут же стал затихать вдали. — Еще кто-то ушёл со старта, — прошептал месье Ламбер взволнованно. — Похоже — это на «альфа»!

На террасе стало тихо. Любопытные подошли к их столику или повернули головы в их сторону.

— Кто впереди?

— Рано ещё что-нибудь говорить, — авторитетно объяснил старший официант, — самые мощные машины только выходят на старт.

— А сколько всего машин участвует в гонках? — спросил де Пэстр.

— Почти пятьсот.

— О боже! — сказал кто-то. — А какая длина трассы?

— Больше тысячи шестисот километров, месье. При хорошей средней скорости это часов пятнадцать-шестнадцать хода. А может, и меньше. Но в Италии сейчас идут дожди. А над Брешиа сильная гроза.

Новости закончились. Официант унёс свой приемник обратно в ресторан. Лилиан откинулась на спинку стула. В мягком свете вечернего солнца, под тихий звон кусочков льда в бокалах и фарфоровых блюдец, которые посетители складывали одно на другое, чтобы показать тем самым, сколько вина они выпили, Лилиан на какое-то мгновение почти зримо представила себе картину — лишённую цвета и прозрачную как вода, в которой видна даже самая мелкая живность, так что за ней можно было различить стулья и столы кафе Фуке; это была картина серой Рыночной площади, наполненной неслышным шумом и гамом, терявшем свою индивидуальность из-за многократного эха, а дальше — призрачные машины, одна за другой, с двумя крошечными искрами жизни внутри каждой из них, у которых было только одно желание — рискнуть собственной жизнью. — В Брешиа сейчас дождь, — сказала она. — А где эта Брешиа, собственно говоря?

— Между Миланом и Вероной, — ответил ей де Пэстр. — Не хотите ли сегодня поужинать со мной?

* * *

По всему городу свисали клочья гирлянд, оборванных дождем. Мокрые полотнища флагов с шумом хлопали по флагштокам. Гроза бушевала, словно конкуренция развернулась не только среди машин на земле, но и в облаках среди подобных им — невидимых. Искусственный и естественный гром и грохот сменяли друг друга; за рёвом машины следовали гром и молния с небес. — Ещё пять минут, — сказал Торриани.

Клерфэ, сжавшись в комок, сидел за рулем. Он не испытывал особого напряжения. Ему давно было известно, что шансов на победу у него не было; но в каждой гонке всегда происходят неожиданности, особенно в полных всяких случайностей гонках на длинные дистанции.

Он думал о Лилиан и вспоминал «Тарга Флорио». Тогда он напрочь забыл Лилиан и возненавидел её, потому что вдруг вспомнил о ней в самый разгар гонок, и она помешала ему. Гонка была для него важней Лилиан. Теперь всё было по-другому. Он не был уверен в ней, но не мог признать, что причина этой неуверенности крылась в нём самом. «Чёрт её знает, в Париже ли она сейчас?», — подумал он. Утром он ещё говорил с Лилиан по телефону, но из-за этого шума утро вдруг показалось ему бесконечно далеким. — Ты отправил телеграмму Лилиан? — спросил он.

— Да, — ответил Торриани. — До старта — две минуты.