Жизнь взаймы

«Если вам стало немного хуже», — подумала Лилиан. Эти слова поразили её не так сильно, как сказанное вчера сестрой. — Это же бессмысленно и глупо: вы сами разрушаете свой организм! — продолжал шуметь Далай-лама, мнивший о себе, что у него под грубой шкурой стучит золотое сердце. — Выбросьте эту дурь из вашей прелестной головки!

Он взял её за плечи и слегка встряхнул. — Ну а теперь отправляйтесь к себе в палату и начните с сегодняшнего дня точно выполнять все предписания.

Лилиан слегка повела плечами и освободилась от рук профессора. — Я и далее намерена нарушать ваши предписания, — спокойно ответила она на его предложение. — И поэтому будет лучше, если я оставлю ваш санаторий.

То, что она услышала от Далай Ламы, не только не испугало её, а напротив, придало ей вдруг уверенности и холодной расчетливости. К её удивлению она почувствовала одновременно и сострадание к Борису, ведь решать вопрос свободы выбора предстояло ей самой. Она казалась себе солдатом, который после долгого ожидания получил приказ идти вперед. И ей не оставалось ничего другого, как следовать этому приказу. Новизна предстоящего полностью захватила её, как это случается и с солдатом, когда приказ становится частью его формы и сражения, и, может быть, частью его конца.

— Не создавайте лишних трудностей, — продолжал сварливо Далай-лама. — Здесь в округе нет никаких других санаториев вам же некуда деваться! Пойдет в пансионат?

Он стоял перед ней, этот великий и добрый бог санатория, и в нём росло нетерпение, потому что эта строптивая кошка поймала его на слове, когда он предложил ей уехать; теперь же она хотела, как ему казалось, заставить его взять эти слова обратно. — У нас тут есть некоторые правила, и это вам же на пользу, — продолжал он кипятиться. — Но куда мы скатимся, если тут будет царить анархия? Да, и как иначе! Ведь у нас же тут не тюрьма! Или вы другого мнения?

Лилиан рассмеялась. — Полностью с вами согласна, ведь я уже не ваша пациентка, — ответила она. — Теперь вы можете говорить со мной как с обычной женщиной, а не как с ребенком или с арестантом.

Она успела заметить, как снова покраснело лицо Далай Ламы, и тут же вышла из его кабинета.

Лилиан закончила упаковывать чемоданы. «Сегодня вечером, — подумала она, — я расстанусь с этими горами». Впервые за многие годы её охватило чувство надежды, которая должна была обязательно исполниться. Это не было ожиданием миража, который годами был так далек от неё и постоянно повторялся в её грёзах. Это была надежда, которая должна была исполниться в самые ближайшие часы. Всё её прошлое и будущее едва могло сохранять установившееся зыбкое равновесие, и самое важное, что она ощутила, оказалось не то, что она долгое время была одна, теперь её захлестнула волна настоящего, полного одиночества. Она не стала ничего брать с собой и не знала, куда отправляется.

Лилиан очень боялась, что Волков может снова зайти к ней, но в то же время она очень хотела увидеть его ещё раз. Заливаясь горькими слезами, она закрыла чемоданы. Ей нужно было время, чтобы успокоиться. Потом она оплатила санаторный счет и отбила две атаки Крокодилицы — последнюю от имени Далай Ламы. Затем последовало прощание с Долорес Пальмер, Марией Савини и Шарьлем Неем, которые смотрели на неё, как, вероятно, смотрели японцы на своих летчиков-камикадзе во время войны. Вернувшись в свою палату, она стала ждать. Вдруг раздался лай собаки и скрежет её когтей о дверь. Лилиан открыла, и в комнату влетела овчарка Волкова. Собака любила её и часто приходила без хозяина. Она подумала, что Борис специально прислал собаку, а сам подойдет попозже. Но он не пришел. Вместо Волкова в комнату вошла сестра и стала рассказывать, что родственники Мануэлы собираются отправить её тело в цинковом гробу в Боготу.

— Когда? — спросила Лилиан, заставив себя хоть что-то сказать.

— Сегодня. Они хотят уехать отсюда как можно скорей. У служебного входа уже и сани стоят. Обычно с отправкой покойников ждут до ночи, но они должны успеть погрузить гроб на пароход. Сами родственники полетят самолетом.

— Извините, я тороплюсь, — пробормотала Лилиан. Она как раз услышала, что подъехала машина Клерфэ. — Будьте счастливы!

Лилиан прикрыла за собой дверь и пошла по белому коридору словно спасающаяся бегством воровка. Она надеялась незаметно проскользнуть через холл, но перед лифтом её ждала Крокодилица.

— Профессор попросил ещё раз передать вам, что вы можете остаться и вам настоятельно следует остаться.

— Спасибо, — ответила Лилиан и пошла дальше.

— Будьте благоразумны, мисс Дюнкерк! Вы же знаете ваше состояние. Вам сейчас никак нельзя отправляться вниз. Вы же не протяните и до конца года!

— Поэтому я и ухожу.

Лилиан пошла дальше. За карточными столами сидело несколько игроков в бридж, и они лишь мельком посмотрели ей вслед, а больше в холле никого не было. У большинства пациентов в это время были воздушные ванны. Борис тоже не появился, зато у выхода стоял Хольман.

— Если вы действительно собираетесь уехать навсегда, то поезжайте, по крайней мере, на поезде, — посоветовала Крокодилица.