Жизнь на льдине

Женя, закончив гравитационные наблюдения, тоже сильно замерз и едва добрался до палатки.

Петрович быстро перекусил и снова вернулся к трещине: ему надо было делать промер глубин.

Мы с Женей проводили астрономические определения.

Вечером Пэпэ сообщил, что глубина моря увеличилась до трехсот сорока пяти метров. Это радует Петровича, так как ему надоело работать на небольших глубинах.

9 января

Проходим параллель Баренцбурга. Не думали, что дрейф так скоро принесет нас в эти широты!

Ветер и пурга продолжаются. Ночью снова ощущали толчки: где-то началось перемещение льдов. К этим толчкам мы уже привыкли, но временами, когда льдина вздрагивает, у нас начинается сердцебиение: это сказывается усталость и длительное нервное напряжение.

Ночью было исключительно красивое северное сияние: по небосклону расходились красные полосы. Мы долго наблюдали за небом, хотя было очень холодно.

Женя проверил хронометры и приступил к гравитационным наблюдениям.

Кренкель вскипятил чай, приготовил яичницу. Все плотно закусили, хотя яичницу из порошка едим уже без особой охоты: она нам надоела. Но ничего не поделаешь: другое, более вкусное блюдо некогда готовить, лишнего времени у нас нет.

Петрович беспокоится: не заставит ли его ветер пропустить очередную гидрологическую станцию. Он часто выбегал из палатки и возвращался печальный с одной фразой: «Не утихает!»

Чтобы успокоить его, я предложил сыграть в шахматы. Но этим Петровича удалось занять ненадолго; вскоре он оделся и отправился к трещине, чтобы взять станцию. Петрович захватил с собой примус и скрылся в густой темноте. Я пошел вслед за ним, так как опасался, что в пурге он собьется с пути и заблудится.

Он измерил глубину моря: двести восемьдесят восемь метров.

Запросили позывные сигналы радиостанции норвежского острова Ян-Майен (в Гренландском море); Теодорыч намерен установить с нею связь.

Когда Женя долго сидит в своей астрономической обсерватории, он синеет от мороза. Иногда мне приходится извлекать его оттуда и заставлять греться.

Проклятый ветер все время не утихает. Мы, должно быть, попали в «район вечных ветров». Гренландия дает себя знать!

Плохо себя чувствуем, все жалуются на тошноту. Очевидно, нас подвели конфеты или какие-нибудь другие продукты. Надо получше следить за всем нашим продовольствием, а то можно погибнуть из-за пустяков.

Вечером Петя опять измерил глубину: двести сорок девять метров.

Я залез в спальный мешок. Болят ноги, трудно даже согнуть их. Особенно сильную боль ощущаю в суставах. Это сказывается «полярный ревматизм», который мы приобрели здесь, на льдине, за время нашего дрейфа… Ну ничего: в Мацесте вылечат!

10 января

Петр Петрович вернулся из гидрологической палатки только рано утром. Теперь он спит, и мы разговариваем шепотом.

Получена радиограмма от капитана Ульянова с «Мурманца»:

«Утром выхожу из Мурманска к берегам Гренландии».

Кроме того, нам сообщили, что готовится выйти к нам из Мурманска ледокольный пароход «Таймыр». На его борту будут находится самолеты.

После пурги я расчистил все склады и тамбур в палатке, вырыл из-под снега нарты. Затем добывал дистиллированную воду изо льда.

Проснулся Петя. Он обиделся, что мы не разбудили его раньше.

Странный человек, никак не хочет понять, что необходимо отдыхать!

Женя закончил гравитационные наблюдения.

Долго пили чай, который мы все любим. Женя говорит: «Чай согревает душу».

Я играл с Петровичем в шахматы, наблюдая одновременно за перегонкой дистиллированной воды из льда и снега.

Закончить партию в шахматы нам не удалось: Женя позвал меня делать астрономическое определение. Небо очистилось, появились яркие звезды; надо было этим воспользоваться.

11 января

Кренкель всю ночь не спал. Он наблюдал за северным сиянием и погодой. Был полный штиль.

Ночью мы вдвоем ходили по лагерю.

— Чего ты не спишь, Дмитрич? — спрашивал Теодорыч.

— Настроение у меня возбужденное, и спать не хочется, — объяснил ему я.

Это правда: сообщения о предстоящем снятии нас со льдины как-то не дают покоя. Хочется поскорее увидеть родных советских людей.

Мы вернулись в палатку и сели играть в шахматы. Потом я лег спать, но до самого раннего утра думал о том, что скоро мы вернемся на материк и привезем в Москву результаты научных работ дрейфующей станции «Северный полюс»…

Когда я проснулся, надо мной стоял Петр Петрович. Оказывается, я что-то кричал во сне и это встревожило его.

Кренкель очищал кольца ветряка. Я ушел осматривать базы. Мороз доходит до тридцати двух градусов. Погода стоит тихая. Полная облачность.

У Петра Петровича накопилось четыре необработанные гидрологические станции. Поэтому он забрался в свою лабораторию и все время обрабатывал материалы.

Я сварил обед: на первое — перловый суп (приготовил его сразу на пять дней), на второе — гречневую кашу, на третье — кисель. Приготовление обеда заняло три с половиной часа… Пока варился кисель, замерз перловый суп; пришлось его снова разогревать.