Жизнь на льдине

Наш дрейф настолько ускорился, что Ширшов и Федоров не успевают обрабатывать материалы своих научных наблюдений. Гидрологические станции, например, мы делаем по плану через каждые тридцать миль. Льдина проходит теперь это расстояние за двое-трое суток.

Ширшову приходится срочно освобождать посуду с пробами, взятыми на предыдущей станции. Много времени отнимает также приготовление дистиллированной воды.

Окончились большие океанские глубины; теперь мы дрейфуем над гренландским мелководьем, где глубина колеблется лишь от двухсот до двухсот пятидесяти метров.

Скоро наша льдина окажется в районе, где морские глубины уже изучены и нанесены на карты.

Кренкель жалуется на боль в боку. Очевидно, он простудился. Дали ему две таблетки аспирина, закутали с головой. Угостили чаем с земляничным вареньем.

Перед вечером Кренкель проснулся. Я подал ему горячего супа. Эрнст съел его, не вылезая из спального мешка: сегодня он у нас на положении больного.

Уже показалась большая заря — тонкая полоса на горизонте. В конце января, очевидно, можно будет читать книгу при ярком зареве, но солнце взойдет позже.

Наблюдали очень красивое северное сияние.

Мы записываем в журнал станции все, что замечаем вокруг себя: ни одно явление природы, ни один факт не упускается нами.

3 января

Продолжают поступать поздравительные радиограммы, в которых люди самых разнообразных профессий — знакомые и незнакомые — желают нам в новом году успехов, здоровья, счастья…

Женя проверил хронометр и приступил к серии гравитационных наблюдений.

Петрович всю ночь проработал на лебедке, наблюдая скорость течения на разных глубинах. Он определил глубину моря: двести тридцать метров. Мы все еще находимся по соседству с берегами Гренландии.

Давление в барометре быстро падает: снова будет пурга.

Чтобы не остаться без керосина, я отправился на базу и привез оттуда бидоны с горючим. Готовимся во всеоружии встретить пургу.

Петр Петрович после трехчасового отсутствия вернулся в палатку и сказал:

— Гидрологическая станция взята!

Мы удивились этому, так как обычно гидрологические наблюдения занимали у Петровича от полутора до двух суток.

Однако теперь дело пойдет немного быстрее, потому что и морские глубины стали меньше, и все мы уже привыкли к гидрологическим работам.

Кренкель все еще жалуется на боль в боку, и Петрович продолжает его лечить.

Как всегда, после окончания станции Ширшов хотел выйти из палатки и выстрелить из винтовки.

Он зарядил ее, но у него заел замок. Это послужило нам поводом к тому, чтобы просмотреть и прочистить все оружие: в тех широтах, где теперь проходит дрейф, нас часто могут навещать нежданные посетители — белые медведи.

Мы истратили всю энергию аккумуляторов на передачу поздравительных телеграмм: неудобно оставлять людей без ответа. А электроэнергии у нас становится все меньше и меньше. Нынче выручил ветер: ветряк начал действовать и зарядил аккумуляторы. Все же пришлось установить очередь для ответа на радиограммы.

4 января

Как только Эрнст связался с островом Рудольфа для передачи очередной метеорологической сводки, оттуда снова начали сыпаться поздравительные радиограммы.

Я накормил Веселого, дав ему усиленную порцию, потому что на дворе холодно, а пища, как известно, согревает…

Петр Петрович ночью порезал себе стеклом палец. Теперь оп также на правах Вольного, хотя и сам врач. Чтобы не скучал, я сыграл с ним партию в шахматы; Петрович выиграл.

На горизонте растет светлое зарево, и с каждым днем в лагерь все больше пробивается солнечное освещение. Это наполняет наши сердца радостью. Трудно даже передать, как приятно людям, живущим в полярную ночь на льдине, появление солнца. Нам всем надоел свет керосиновых ламп или, вернее, копоть фонарей «летучая мышь».

Женя сделал астрономическое определение. Нас несет очень быстро: за тридцать шесть часов льдина прошла двенадцать миль. За весь декабрь мы прошли сто девяносто пять миль.

Петрович говорит:

— Скоро дрейф еще ускорится.

Ширшов проверял свои записи, а я читал «Мать» Горького.

Ночь прошла в шумах и свисте ветра. Непрерывно метет пурга. Ветряк даже перестал работать — так сильны порывы ветра. Опять заносит вход в палатку.

Вокруг нас и так темно, а во время пурги вообще ничего не видно; ходить можно, только цепляясь за веревку либо взявшись за руки вдвоем или втроем. В одиночку во время пурги мы не ходим.

Петрович прогревал свою лабораторию для титрования.

Я охрип и решил не выходить на улицу, но спустя полчаса увидел, что снежные сугробы уже на уровне крыши. Пришлось вылезти с лопатой и очищать вход. Хорошо, что у нас есть малицы: они выручают во время мороза и пурги.

Петя приостановил работу в лаборатории. Мы собрались обедать. Признаться, очень уже надоели порошки и концентраты! Кренкель говорит, что он с удовольствием съел бы сейчас десяток булок с чайной колбасой… Однажды ночью он доверительно сказал мне:

— Когда вернусь в Москву, то буду постоянно носить в кармане булку с колбасой…

Пока ребята отдыхали, я делал новый амортизатор к дверям палатки, так как старый уже не действует.