Жестокая одержимость

Тренер сидит, откинувшись на спинку кресла и скрестив руки за головой, а его лицо совершенно бесстрастно.

– Сядь, – приказывает он.

Наш капитан Нокс взял на себя смелость пойти со мной, но, должно быть, он замечает в лице нашего тренера что-то такое, что ускользает от моего внимания, поэтому остается стоять в дверях.

Я сажусь в кресло и, повернувшись к Ноксу, слегка киваю головой, дав понять, что он может уйти, и, отступая, он закрывает за собой дверь. Поворачиваясь обратно к тренеру, я замечаю, что он даже не изменил своей позы.

– Я говорил с твоим прежнем тренером, – произносит он, и мое дыхание сбивается, но я стараюсь, чтобы выражение моего лица не изменилось.

До сих пор мы с тренером ладили. Я не из тех, кто рвет на себе волосы, если человек внезапно оказывается неполезен, но поскольку мой отец, администрация университета и человек, сидящий передо мной, могут для меня что-то сделать, – наши взаимоотношения протекают гладко.

Все они имеют непосредственное отношение к моему успеху, и теперь мне приходится задаваться вопросом, не совершил ли я ошибку. Не следовало ли мне приложить больше усилий для завоевания благосклонности тренера, вместо того чтобы доверять своему таланту, который прокладывает мне дорогу в спорте. Возможно, мне было нужно покорить его своим обаянием, которое так меня изматывает.

– Значит, прежде ты играл в Бриккеле? – спрашивает он.

Дерьмо.

– И? – сжимая кулаки, бесстрастно отвечаю я вопросом на вопрос.

Меня мало что волнует, но хоккей определенно в числе этих вещей. К тому же я понятия не имею, что мог рассказать Роуку тренер Марзден из «Эмири Роулз Элит». Он мог как петь мне дифирамбы, так и бросить под автобус. Этот человек чересчур непредсказуем.

А вот мой тренер из Бриккела – засранец. Особенно если учесть, что, несмотря на отсутствие обвинений, они выкинули меня из команды. Он возлагал всю вину на администрацию, однако я прекрасно осведомлен о его стремлении к безупречности. Он предпочитал, чтобы игроки его команды имели безукоризненную репутацию, а мои дела с обвинениями в вождении в пьяном виде и неосторожном обращении с чужим имуществом явно не вписывались в этот стандарт.

Внезапно во мне поднимается приступ страха, и я понимаю, что сейчас все может повториться. И где тогда я окажусь?

– Позволь мне развеять твои сомнения, – вздыхает Роук.

– Пожалуйста. – Я откидываюсь на спинку кресла и готовлюсь к худшему.

– Это – позор, – говорит он, швыряя газету в мою сторону.

Я не делаю попытки поймать ее, и, ударившись о мою грудь, она падает мне на колени, но я стараюсь не обращать внимания на мое искаженное лицо на первой полосе.

Статья в интернете была отозвана, а печатные экземпляры изъяты, но это оказалось бесполезным, так как некоторые люди уже успели получить свои копии. Этот инцидент ясно показывает, что печатные газеты не утратили свою актуальность.

– Вы выгоняете меня из команды? – говорю я раньше, чем это сделает он, и встаю со своего места. – Я понимаю. Такого рода реклама…

– Верни свою задницу в это гребаное кресло, – рычит тренер. – Я не выгоняю тебя из команды, но такие вещи нужно держать под контролем. Тебе приписывают множество обвинений, и единственное, что тебя спасает, это то, что опубликованная статья – всего лишь мнение одного журналиста, которое, черт возьми, редакция посчитала нужным распространить среди общественности.

– Это… – В шоке я переступаю с ноги на ногу.

– Эта девушка… Вайолет. Она замешана в этом?

– Если она говорит, что замешана, то лжет. – Я пожимаю плечами. – Я не знаю, с чего они так решили, но, честно говоря, они преувеличили серьезность наших отношений.

– А какие у вас отношения? – прищуривается Роук.

– Однажды я переспал с ней. – Я качаю головой, стараясь изобразить сожаление. – Возможно, она разговаривала с журналистом, который прибыл сюда с целью собрать информацию обо мне, а возможно, ей заплатили, я не знаю.

Если я буду повторять это, то поверю, ведь какая-то часть меня верит в то, что Вайолет могла совершить что-то подобное. Часть меня убеждена, что она способна пойти на крайние меры, чтобы отомстить мне, но другая часть понимает, что она втянута в это так же, как и я.

Но это все равно не уменьшает моего гнева.

Именно поэтому я позволил Пэрис напасть на меня в столовой. Потому что были задеты мои гребаные чувства, и боль Вайолет облегчает некоторые из моих страданий. Например, я могу давить на ее синяки, пока она не заплачет, или оскорблять и напоминать, что она никогда не будет танцевать.

– Что ж, возможно, в этом и состоит наше решение, – медленно произносит тренер, обдумывая свои слова.

– В чем именно, сэр? – с интересом спрашиваю я.

Некоторое время он молча смотрит на меня, а затем вздыхает.

– Знаешь, сегодня звонил твой отец. Он сказал, что не будет осуждать меня за решение выгнать тебя, но для меня это все равно что признать твою вину. А ты виновен?

– Нет.

Еще одна ложь.