Женитьба Кевонгов

Сородичи не могли не заметить странностей в поведении Полуна. Во время хода кеты древний Кевонг выходил до восхода солнца на нерестилище и подолгу, ссутулясь, сидел неподвижно на берегу. Что его тянуло туда, о чем он думал на берегу реки, никто не знал. Наверно, он и сам не мог бы сказать, зачем приходит к нерестелищу. Он ласково и грустно смотрел на нерестящихся рыб, и по его лицу лучиками разбегалась улыбка, свойственная добрым душам.

Его ужасала мысль: «Лосось может исчезнуть!» Она не оставляла его, поднимала с топчана, на котором он проводил большую часть времени, выгоняла на улицу, и старик подолгу бродил, не зная, что предпринять. Эта мысль беспокоила, наверное, не только его.

Недалеко от старинного нивхского селения Тлаво русские люди построили странные дома. Говорят, там выводят из икры кету. Но Полун туда ни разу не ходил.

Когда всяким людям с плохими мыслями запретили ловить кету, Полун радовался всем сердцем. И все же ему приходилось сталкиваться с бесконечно жадными людьми, которые сотнями вылавливали кету, брали икру, а тушки выбрасывали. Каждый раз при встрече с нйми у него закипало все внутри.

В это лето, как раз перед ходом кеты, словно пожар в сухостойном лесу, распространился слух: древний Кевонг стал рыбнадзором. Все были удивлены. Зачем нивху становиться рыбнадзором? Какое ему дело до того, что другие ловят рыбу? Нивху-то никто не запрещает ловить рыбу на юколу.

— Полун, наверно, порезал обе свои сети, — посасывая трубки, издевались сородичи.

А Полун набивал обгорелую трубку махоркой, закуривал и делал вид, что не слышит этих слов.

Браконьеры поначалу всячески пытались задобрить старика, но тот хладнокровно наказывал их. Они стали угрожать ему, что поймают где-нибудь и утопят. В ответ Полун только ухмылялся.

С тех пор, как новый рыбнадзор отвадил браконьеров, оштрафовав одних и отдав под суд других, на нерестилищах стало спокойно. И на душе у Полуна было хорошо. Его походка приобрела уверенность.

…Но в это утро тревога не покидала его. Он все смотрел в воду и вот увидел пару лососей. Каждый раз, увидев рыбу на нересте, Полун преображался. Даже будучи не в духе, он вдруг начинал весело щуриться: его радовало, что он, древний Кевонг, оберегает потомство лососей.

Полун прошел немного вверх по реке, остановился у мелкого плеса-нерестилища. Плес кипел от лососей.

Старик наклонился над водой. Вот большая брюхатая самка. У нее левый плавник истрепан. А у самца на боку багровый рубец. Какое расстояние им пришлось пройти из далекого океана в верховья Тыми? Никто не считал. По дороге их поджидали японские железные крючки, стеной стоящие в море, длинные сети, зубы морских животных. Многие их сестры и братья не дошли до заветных нерестилищ. А они дошли. Израненные и избитые, добрались они до места, где должны оставить после себя жизнь. Полуну хочется погладить жесткой рукой каждую рыбину. Ласки у него хватит на всех.

Самка плывет тихо-тихо, выбирает место для своих икринок. Со стороны к ней подплывает длинный самец. Но на него набрасывается самец с израненным брюхом, хватает огромной пастью. Тот стрелой пролетает вверх по течению, а израненный возвращается к своей самке. Она не спеша выбирает место. Самец торопит ее, тычет крючковатым носом, кусает. Самка ускользает от его острых зубов.

Но вот она остановилась, прижалась к гальке, плавниками щупает дно. Место ей понравилось. Хвостом ударила по гальке. Течение потянуло, как пыль, поднятый ил. Под самкой образовалась лунка. Самка замерла, лишь хвост подергивается нервно. И вот в ямку золотистой струей потекла икра!

Струя! Еще струя! В каждой икринке играло по солнцу, а икринок — сотни. Вода, казалось, до упругости пропиталась солнцем, и рыбы плавали в солнце.

Сердце Полуна забилось сильно и радостно. Он видит начало жизни! Вот они, тысячи будущих кетин!

Самец нетерпеливо вился вокруг, устрашающе разевая пасть, предупреждая других самцов. Наконец, вяло вильнув хвостом, самка отодвинулась в сторону. Самец стремительно занял ее место. Белое мутное облачко закрыло искрящуюся икру. Затем самец принялся бить хвостом по дну, заботливо загреб ямку — колыбель своих потомков.

А кругом и рядом сотни таких же пар совершали великое дело — продолжение рода. А после стояли над бугорками гальки, охраняли их, и, обессилев, здесь же умирали. Их дряхлые тела выносило на берег течение.

«Вы можете спокойно умирать, — думал старик, — вы совершили самое важное в своей жизни — оставили после себя жизнь».

Полун попятился назад, тихо отошел от нерестилища и направился дальше, вверх. В километре от этого места — второе нерестилище. Как там дела?

Уже издали тонкий слух таежника уловил тревожные всплески воды на нерестилище. Кто там — медведь? Полун зарядил ружье жаканом. Быстрыми, но мягкими шагами подошел к кустам и осторожно выглянул из-за них.

То, что увидел старик, настолько поразило его, что он чуть не крикнул: «Ыйка!» [55].