Женитьба Кевонгов

Часто то или иное давнее событие надолго занимало мысли Полуна. Он обдумывал, взвешивал свои поступки и находил, что событие могло бы обернуться по-другому, поступи он иначе. Свои рассуждения старик обычно заканчивал вздохом: «Эх, что утруждать голову тем, что было, да прошло».

Но думы одолевали его вновь и вновь. Полун — последняя ветка из рода Кевонгун. Его род пришел сюда одним из первых. Это было много сотен лет назад. Некогда род Кевонгун был могущественным. Но от поколения к поколению он хирел. Последние шесть-десять — семьдесят зим в живых было всего несколько человек.

Потом, после черной болезни, осталось только несколько женщин и Полун. Женщин забрали в другие роды, и Полун остался совсем один.

У него была невеста, но ее увели на западное побережье в большой род. Что мог поделать Полун? Он мог бы уехать с невестой куда-нибудь подальше в тайгу, но куда ему одному против рода?

После этого Полун не искал себе жену, а когда спохватился, оказалось — все женщины из рода тестей были замужем, так и остался он бобылем. Горькая дума тяжелей наваливалась на плечи Полуна и с годами сгибала его спину.

Струи дыма задумчиво уплывают ввысь… Солнце застряло где-то между горами, но живым заревом оповещало мир, что вот-вот выйдет к нему. Природа затаила дыхание. Багровая рябина и сморщенная бурая ольха смотрятся в дремлющую заводь. Недолго им любоваться своим осенним нарядом. Скоро жгучий мороз опалит листья, деревья оголятся и будут всю долгую зиму зябко трепетать под ударами злых ветров. А вот из чащобной темноты и сырости поднялись ели. Они угрюмо, с молчаливым ропотом стерегут тишину. Легкий морозец холодной струей врывается в грудь и бодрит дряблое тело старика.

Полуна что-то тревожило. Он привычно закинул за спину одностволку и осторожно вышел к реке.

На противоположном берегу задергались нижние ветки рябины, это белка рвала обвисшие гроздья ягод. «Знает, когда собирать ягоду, — сладка рябина после заморозков», — усмехнулся старик. На дымчатой спине белки кое-где рыжел летний мех. «Какая ты некрасивая», — старик улыбнулся. Как бы стыдясь, что ее застали в таком неприглядном виде, белка юркнула в кусты.

В глубине рощи настойчиво дзенькает сиротливая синичка. Над головой старика на оголившихся ветвях черемухи сидят будто грибки-наросты два притихших розовых рябчика. Душа Полуна сейчас, как поверхность широкой заводи в тихую-тихую погоду, достаточно легкого ветерка, и побежит по заводи рябь и уничтожит зеркальную гладь. Грубый выстрел в такой волшебной тишине разом убил бы мирное настроение старика.

Полун шагнул к реке, чтобы студеной водой освежить слезящиеся глаза.

В воде он увидел свое отражение. На него глядел старик с белыми, торчащими во все стороны волосами. На морщинистом, как кора старой лиственницы, лице и в потускневших глазах — испуг и удивление, потрескавшиеся губы полуоткрыты. Старик, древний старик!

Полуну очень много лет, но его и сейчас, как в молодости, влекут ели со снежными воротниками и острым дурманящим запахом смолы, мягкие вмятины соболиных лапок на свежем снегу.

Наступает тиф — сезон дороги. Скоро в тайгу. Как только приходила мысль о зимней охоте, старик начинал суетиться, хотелось вот сейчас, сию минуту, оказаться на охотничьей тропе.

Всю зиму Полун будет жить в тайге, ставить ловушки и просить Курига быть доброжелательным к нему. Полун не позволит себе просить только черных соболей. Он никогда не был алчным. Его никто в этом не обвинит.

Долгое время он рыбачил в артели. Сколько рыбы выловил он с бригадой! Никто не сосчитает, сколько выловил.

Очень давно предок Полуна перевалил Сахалин по ветру Конгр[53] в сторону восхода солнца через высокий хребет Арквовал. Он вышел на солнечную долину, густо поросшую могучими тополями. Быстрые студеные струи, обгонявшие его на всем пути, соединившись, превратились здесь в большую реку. Тот человек беспредельно обрадовался своему открытию — тысячи и тысячи лососей нерестились на многочисленных галечных плесах. И назвал человек открытую им реку «Тым-и!» — нерестовая река.

Предки сегодняшних нивхов заселили Тыми, потому что она была богата рыбой. Теперь рыбы стало меньше. С каждым годом она убывала, и это тревожило старого Полуна из рода Кевонгун.

При новой жизни русские научили нивхов кормиться не только дарами природы. Они научили их копать землю, класть в ямки картошку. Полун, как и другие нивхи Тыми, неохотно учился новой работе, но все-таки иногда в руки брал тык[54] и поливал свой небольшой кусок земли. Каково же было его удивление, когда из одной лунки, куда в начале лета он бросил две картошинки, осенью достал целых восемнадцать!

Многие нивхи в поселке привыкли к земледелию и образовали нивхский колхоз, а Полун так и остался рыбаком и охотником.

Старик заметил, что у него появилась непонятная нежность ко всякой живности. Он теперь не закапывал живых щенков в снег… Выкормив, дарил их односельчанам. Пусть будет больше собак.