Женитьба Кевонгов

Полдня Изгин занимался тем, что свозил дар друга к избушке и варил пищу себе и собакам.

После крепкого чая он обычно ложился отдыхать. Сегодня же ему не лежалось. А он-то думал, что больше не увидит его. Вышел на залив, нашел крупный, как у ездовой собаки, след, его он узнает среди тысячи лисьих следов. Старик пригнулся над ним — когти притупились, почти не обозначились на снегу. Да, стар. Эта зима — последняя зима старого друга. Такова воля природы. Изгин лишь ускорит его конец. Чего ему зря мучиться?

Они впервые встретились восемь лет назад. Как-то днем Изгин рассматривал в бинокль поверхность залива и вдруг заметил: от Лесистого мыса к Нга-марф движется черная точка. Вскоре он увидел, что это длиннохвостая собака. Наверно, сука, решил Изгин. Собака пробежала мимо него в нескольких шагах, и только тогда Изгин распознал в ней черно-бурого лисовина. Зверь скрылся за ропаком. А спустя минуту старик уже радовался, что не убил дорогую лису.

Когда Изгин был молодым, каждый род нивхов имел свои охотничьи угодья. У отцов Изгина было большое урочище за Лесистым мысом. Летом и осенью там собирали ягоду и орехи, зимой охотились на соболя. Но главным его богатством считались черно-бурые лисы. Отцы Изгина выкапывали из нор лисят и держали в поселке. Тогда чуть не у каждого дома можно было видеть маленькие хатки. Тонкий лай лис перемешивался с грубым лаем нартовых собак. И этот хор можно было услышать почти во всех нивхских селениях. На племя оставляли несколько пар лучших чернобурок. Чувствуя покровительство человека, звери не уходили из урочища. Со временем нивхи перестали держать лис. И никто уже не интересовался норами, расположенными далеко от селения.

С некоторых пор охотники стали замечать, что помеси черно-бурых и рыжих лис — крестовок и сиводушек — стало больше. А потом у промысловиков появились дальнобойные ружья. Охотники преследовали дорогих зверей и выбили почти всех. Бывали зимы, когда чернобурок не встречал ни один охотник с побережья. Вот как мало их стало!

Когда Изгин впервые увидел лисовина, у охотника появилось такое чувство, какое появляется при встрече единственного брата после долгой, полной неизвестности разлуки. Наверно, это потомок чернобурок Лесистого мыса. Где-то глубоко в душе шевельнулось придавленное толстым слоем времени чувство хозяина и покровителя. Первая мысль была: как бы лисовин ненароком не нарвался на выстрел какого-нибудь охотника.

В течение зимы Изгин и лисовин встречались несколько раз. Человек отгонял зверя от косы, по которой ходили охотники. Лисовин уходил спать в сторону Лесистого мыса. Его переход на залив и косу лежал через Нга-марф. При каждой встрече радость заполняла душу Изгина, и он разговаривал с лисовином, как с родным. А тот, отбежав немного, садился, рассматривал человека и, оглядываясь, медленно уходил.

Лисовин перестал бояться Изгина. И не надо, умница! Знай свое дело — размножайся.

Несколько раз лисовин попадал в облаву охотников, но перепрыгивал флажки и уходил, дразня стрелков богатым пушистым хвостом. Он крупный и сильный. О нем в селениях ходили легенды и поверья: будто это не лиса, а дух, обернувшийся в дорогую лису, показывается людям, чтобы напомнить о себе.

В феврале во время гона лисовин водит целую стаю самок. Другие самцы боятся его — уж очень сильны челюсти черно-бурого, а удар широкой грудью может любого сшибить с ног. А в следующую зиму — охотники добывали крестовок и сиводушек. И никто не знал, что надо благодарить не Курига, а Изгина. Изгин же от этой доброй тайны испытывал радость.

С годами спина лисовина все больше и больше седела. И уже на шестую зиму она сплошь заискрилась серебром, и шкура лисовина стала дороже, чем шкура самого темного соболя.

Лисовин — прекрасный охотник. За утро с ходу убивал не одну заспавшуюся нерпу. Он без труда мог зарезать оленя-нялака[45]. Его добычу подбирал вместе с лисами и Изгин. И усердно благодарил прекрасного охотника. И еще старательнее следил, чтобы лисовин не ходил на косу.

В прошлую зиму Изгин снова увидел старого друга, и ему стало не по себе — лисовин потерял гибкость, позвоночник его огрубел, провис, шаг утратил изящную размашистость, задние лапы не ложились во вмятины от передних, и след получался размазанный. Изгину стало больно от мысли, что и его друга настигла безжалостная старость. Теперь Изгина беспокоила мысль, что лисовин подохнет где-нибудь в тайге и никто так и не оценит редкостную шкуру.

В прошлом году во время гона состоялась их последняя встреча. Лисовин был один. Наверно, он уже не самец, с болью подумал старик, но не стал стрелять — шкура линяла.

Вскоре охотник слег и только к лету встал с постели.

В эту осень один из охотников на позднюю утку рассказывал, что видел молодую бурую лису. Хотя она не успела надеть «выходную» шкуру, можно полагать, что это крестовка. Неужели это потомок лисовина? Неужели он еще может продолжать свой дорогой род? Чувство, похожее на надежду, вселилось в душу Изгина и стало тревожить и звать в дорогу. Но силы…