Завтра может не быть

Да, это была она. Будущая жена Кордубцева-деда и бабушка ужасного Елисея, отродья рода человеческого. Эх, сказать бы ей: беги! Беги от своего Семена куда подальше! Так ведь не поймет и не послушает. А может, она уже зачала – прямо сегодня, в бараке на Тайнинке – своего единственного сына, Вячеслава, который в девяностые пойдет служить во флот, там увлечется яхтами и погибнет вместе с супругой в две тысячи двенадцатом году в Эгейском море. Опять-таки: странным образом умертвленный собственным сыном Елисеем – внуком этой милой девочки.

Но и подобный разговор, конечно, невозможен. Данилов пытался отвратить Семена от брака и секса страшилками о неизлечимой генетической болезни, но, как оказалось, совсем не преуспел. Прекрасным образом Кордубцев встречается с девушками – может, конечно, презиками пользуется, да и то не факт.

Как прав Петренко: остановить этих людей может только смерть. И потому из девушки следовало вытащить как можно больше информации: где та проживает, к примеру.

– Может, давай на «ты»? – вопросила Варя.

– Давай.

– А ты сейчас куда едешь?

– Домой возвращаюсь.

– А где живешь?

– Ой, за городом. В Вешняках.

– Супер! – вырвалось у Вари. Иногда она теряла бдительность и начинала употреблять жаргончик, который появится только лет через сорок. – Я ведь тоже в Вешняки еду, к бабуле, – легко соврала она.

Вешняки в ту пору были пригородным дачным поселком, типа Тайнинки.

– Вот как? Куда?

– Улица Красный Казанец.

– Нет там такой улицы.

«Чуть не прокололась! Там, видать, сейчас другая топонимика!»

– Ой, может, я перепутала, там недалеко от станции, налево и прямо, – неопределенно протрещала девушка.

– А я на Пионерской. – И впрямь, не было в Вешняках в двадцать первом веке улочки с таким именем.

– Поедем вместе?

– Давай.

Для дела полезно – проводить объект до дома, разведать, где живет. А самой интересно глянуть, как выглядели Вешняки в пятьдесят девятом. Чай, не чужое место: именно там вскорости, в начале шестидесятых, на месте бывшей разведшколы построят подземный бункер для сверхсекретной комиссии, куда Варя много лет будет ездить на службу.

Они прибыли на Ярославский. Пока шли по суетливой площади, по дороге попались под ручку друг с дружкой две пожилые женщины (одна с чемоданчиком), которые показались Варе смутно знакомыми. Первая – полная и величественная, как королева, вторая – седая, сухонькая, с большим носом и волнистыми волосами. Внимания на них никто не обращал, и только когда они с Людмилой миновали парочку, Варю словно ошпарило: да это ж Ахматова! А спутница ее – Лидия Чуковская. Наверное, поэтессу на Ленинградский вокзал провожает.

– Ты Ахматову знаешь? – спросила она Людмилу.

– Да, мы в школе проходили. «Монашка под маркой блудницы». Постановление ЦК по журналам «Звезда» и «Ленинград».

– Мы ее только что встретили.

– Серьезно? А она еще жива?

«Умрет через семь лет, в шестьдесят шестом», – чуть не брякнула Варя, но сдержалась.

Девушки перебежали Комсомольскую площадь, направляясь к Казанскому, – до строительства длиннющего подземного перехода, соединяющего вокзалы, оставалась еще пара лет. По пути Варя невзначай спросила:

– А ты откуда едешь? Вроде институт ваш совсем не в Мытищах находится?

Девушка слегка зарделась и проговорила, смущенно, но гордо:

– У меня свидание было.

– Куда ж вы ходили? – невзначай поинтересовалась разведчица.

Люда закраснелась еще пуще и прошептала:

– У нас была любовь.

– Вот как? Значит, у тебя все серьезно? И вы поженитесь? А он кто такой?

– Пятикурсник из Архитектурно-строительного. Он предложение мне делал, но я его уговорила подождать со свадьбой, я ведь только на втором.

– Ой, совет вам да любовь.

Значит, все у них с Кордубцевым по-настоящему, и скоро в этом девичьем тельце начнет зреть будущий отец Антихриста. Как все страшно, больно, нескладно!

Они вошли под могучие и помпезные своды Казанского вокзала. У Людмилы оказался проездной, Варя попросила подождать, пока она купит себе разовый билет.

Снова электричка, а за окнами стали разворачиваться новые пейзажи: относительно обустроенные «Электрозаводская», новые дома, а потом снова луга, перелески, бараки. В вагоне народу оказалось много, сидячих мест студенткам не досталось, пришлось стоять. И довольно удушливая атмосферка царила. Тут, в Москве-1959, мылись в среднем не каждый день, как в начале двадцать первого века, а единожды в неделю – да и удобства не располагали: жили ведь в коммуналках да избах, бараках да общагах. Хрущевское пятиэтажное строительство только начиналось. Суббота, короткий рабочий день для многих считался банным. А на неделе – в лучшем случае под умывальником подмышки промакивали. И слова «дезодорант» еще никто не ведал. Поэтому запашок в местах скопления людей царил так себе. Вдобавок и курящих полно. В тамбурах человек по десять дымили. Синие клубы и в вагоны тянуло, к тому же табачный перегар разносился от одежды. Сейчас Варя привыкла, а по первости казалось: не выдержит газовой атаки в метро или кинозалах.