Записки уголовного барда

— Отказываемся грузить втроем. Потому что получается по двадцать тонн на человека за смену. Кто такие нормы установил?

— Ты меня спрашиваешь? — сощурился Грибанов.

— А кого мне спрашивать? Ну давайте у прокурора спрошу... Давайте, через вас, письменно.

При слове «прокурор» Грибанова передернуло так, будто прокурор этот уже стоял за дверью.

— Не надо ни письменно, ни устно. Я сам здесь — прокурор и... и...

Поняв, что сморозил ахинею, он замолчал, зашарил по столу руками в поисках спичек, закурил и, выпустив дым прямо в потолок, отрезал:

— В общем, насчет клуба я не против. После работы. Но только запомни — все вопросы через меня. Ни к Филаре- тову, ни к Нижникову без моего ведома не ходить. Вот так. А с Собиновым и Кериным не знаю что делать... Не знаю, не знаю...

— Как что делать? На распределении же решили.

— Ладно, иди спать. Завтра все трое пойдете на разделку. Устраивает?

— Вполне.

— Иди. Иди и запомни: Грибанов думает раньше некоторых. И не хуже некоторых.

«Настоящий идиот», — с удовольствием отметил я. С удовольствием потому, что так легко отвертелся от погрузки, а заодно нашел новый подход к начальству. Вслух же добавил:

— Оказывается, с вами так легко на любые темы говорить, гражданин начальник. Не везет мне ни в чем, так хоть с начальником отряда повезло.

При этих словах гражданина капитана раздуло так, что пуговицы с мундира, казалось, вот-вот начнут отлетать.

— Со мной лучше по-хорошему. Потому что когда ко мне по-хорошему, то и я ко всем — по-хорошему...

«Настоящий, рафинированный», — еще раз порадовался я, затворяя за собой дверь.

А через пару минут уже спал, ничего не слыша, не чувствуя и не помня.

— Новиков!.. Подъем!.. Ваше звено вызвали на погрузку.

Шнырь тряс мой шконарь, повторяя как заклинание одну и ту же фразу.

Я продрал глаза и сел, озираясь. Славка чертыхался и рывками натягивал штаны. Напротив, охая и матерясь себе под нос, очухивался Толя.

— Да-а... Как я и думал — Грибан оказался крысой. Навешал лапши — «пойдешь на разделку...» Нельзя этому сучью верить, ну ни единому слову! — ругался он, закидывая кровать одеялом.

— Не дай бог опять на березу... — пробурчал я и тоже начал одеваться.

Руки, ноги, плечи — все болело неимоверно. Разогнуться стоило больших трудов. А кроме всего, невыносимо хотелось спать.

Пришел Славка. Поставил банку на тумбочку и проворчал:

— Время два часа ночи. Эти твари хотят повторить вчерашний номер — среди ночи лечить березой!

По бараку носились люди. В коридоре шла обычная перебранка из-за перепутанных сапог.

Я обернулся и поглядел в угол, где располагались Захар с Петрухой. Оба спали, укрывшись одеялом с головой. Никто из них даже не пошевелился.

— Спят без задних ног. Хуля им не спать — колбасы на производстве нажрались и — спать, — пробурчал Славка.

Подбежал шнырь:

— Захар ночью с работы пришел, спросил, во сколько вы вернулись... Сначала хотел тебя разбудить, потом сказал, чтобы хоть чутка поспали.

Заварили чай. Славка нашарил у себя в ящике несколько конфет-подушечек. На тумбочке лежал наш хлеб — ужин мы без памяти проспали. Черная пайка, две конфеты на брата, слегка подслащенный чай — больше есть было нечего.

Через пять минут мы уже бродили по двору, разминая неимоверно болящие мышцы. Вернее, то, что от них, былых, осталось.

Как и в прошлый раз, понуро и молча дошагали до знакомой теплушки. Все звено расселось подоскам. Появился Шутега.

— Здорово, мужики! Ну, как вы?.. Тяжко?

Мы неопределенно пожали плечами.

— Радуйтесь. Сегодня березы не будет, хе-хе, — кончилась в лесу. Сегодня — рудстойка.

Наш вчерашний вагон уже уехал. Было радостно глядеть на пустые рельсы. Шутега спустился с крыльца, что- то сказал старшаку, и они оба заржали.

— Да мне по хую — пусть хоть вообще не работают! Лишь бы меня отрядник за это не кантовал... — доносились обрывки его фраз.

Они поговорили, покурили, и наш обросший старшак, которого мы меж собой прозвали «Вася Лохмандей», растворился между штабелями — как обычно, спать в лесо- цех.

Звено двинулось в сопровождении Шутегиного «сынка» в сторону стоящих поодаль вагонов. Мы пошли следом.

— Сегодня рудстойку будете грузить. Остальные — хвою.

«Хвоя» — это такие же по размеру доски, как и березовые,

только из сосны. А потому легче в два раза. Рудстойка — тонкие бревнышки диаметром примерно десять сантиметров и около метра длиной. После березы — просто детские кубики. Единственная беда — загрузить их надо 50 тонн. По времени это дольше, зато не так мучительно,

С горем пополам начали. Через час поняли, что взятыми темпами до полудня нам вагон не осилить. Надо бегать бегом. А сил — только ползать.

— Сколько их в вагон входит, этих долбаных руд- стоек? — по старой бухгалтерской привычке поинтересовался Толя.

Славка ответил не задумываясь, как Шура Балаганов в романе Ильфа и Петрова на вопрос Остапа Бендера: «Сколько вам нужно для полного счастья?»

— Десять тысяч... Если Грибанова столько раз на хуй вместе с ней послать — рабочей смены не хватит!

Посмеялись и пошли сидеть на разбросанных вокруг досках. Откуда ни возьмись примчался «сынок».

— Бригадир зовет, всех троих.