Для того, чтобы писать много, чтобы быть многорчивымъ и плодовитымъ, достаточно обладать тмъ свойствомъ, которое называется легкомысліемъ. Подъ легкомысліемъ я разумю не просто недостатокъ глубокомысліи, а нкоторое весьма положительное свойство, своеобразную дятельность мысли, именно мышленіе весьма живое и работающее, но находящееся, такъ сказать, въ зачаточномъ состояніи. Человка, обладающаго этимъ качествомъ, все занимаетъ, все живо интересуетъ и затрогиваетъ; но, такъ какъ ни одинъ предметъ не можетъ на долго остановить его, такъ какъ онъ не способенъ, остановившись на предмет, все больше и больше втягиваться въ него, рыться все дальше и дальше въ глубину, то онъ перебгаетъ съ предмета на предметъ, съ одного явленія на другое, и мысль его плодится и дробится безъ конца. Во всякомъ случа, это явленіе свидтельствуетъ о дятельности мысли, а отнюдь не о ея пустот. Въ подтвержденіе сошлюсь на одно замчаніе, которое поразило меня, когда я въ первый разъ его прочиталъ. Нкоторый остроумный и глубокій писатель утверждаетъ, что постоянное безпокойство и безпричинная подвижность, которыя свойственны обезьянамъ, доказываютъ, что мыслъ уже стремится въ нихъ пробудиться. Въ самомъ дл, другія животныя, будучи совершенно чужды мысли, правильно и неизмнно повинуются своимъ внутреннимъ влеченіямъ и потому представляютъ въ своихъ дйствіяхъ опредленность и спокойствіе. Обезьяны же потому безпокойны, что ихъ тревожитъ поползновеніе мыслить. Он какъ будто хотятъ остановить на предметахъ больше вниманія, чмъ сколько подобаетъ животному. Но это вниманіе даетъ осчку, мысль не успваетъ укрпиться на предмет, и вотъ обезьяна бросается съ одного предмета на другой, повидимому, не извстно зачмъ, безъ всякой опредленной цли, безъ всякаго результата; настоящая причина этого та, что она пробуетъ мыслить, но что мышленіе ей не удается.
Привожу здсь это замчаніе не съ тмъ, чтобы отнести его въ кому нибудь лично, а единственно потому, что оно показалось мн исполненнымъ нкоторой назидательности, такъ что, я думаю, его можно приложить въ длу во многихъ и различныхъ отношеніяхъ и обстоятельствахъ.
Безпрерывныя открытія
Мы, т. е. наша литература, наша умственная жизнь, еще очень молоды и неопытны. Доказательствомъ этому служитъ тотъ несомннный фактъ, что для насъ, очевидно,
Все насъ удивляетъ и поражаетъ; для васъ все кажется новымъ въ этомъ дряхломъ мір; везд мы находимъ неожиданныя чудеса; везд длаемъ необыкновенныя открытія.
Открытія эти обыкновенно длаются нами на Запад. Нкоторыя книжки, которыя тамъ пишутся, до того приходятся намъ по вкусу, что мы производимъ ихъ творцовъ въ великихъ людей, а мннія и взгляды, ими проповдуемые, считаемъ міровыми открытіями и непреложными истинами. Идолопоклонство происходитъ въ огромныхъ размрахъ; тогда никто и ничто не можетъ насъ убдить, что ваши новооткрытые геніи не геніи, а весьма простые люди, а ихъ мннія не новйшія открытія, а давнишніе и общеизвстные взгляды.
Одинъ изъ самыхъ многопоклоняемыхъ и славимыхъ идоловъ такого рода въ настоящую минуту у насъ есть Бокль. Я не буду здсь судить о немъ, а хочу только указать на одно довольно забавное и довольно характеристичное преувеличеніе силы этого авторитета. Въ 4-й книжк «Русскаго Слова» есть статья г. Шелгунова, подъ названіемъ Ученая односторонность. Въ ней разбирается XIII томъ исторіи Россіи Соловьева. Между прочимъ, критикъ выписываетъ и разбираетъ начальныя строки этого тома. Вотъ они для ясности дла:
«При первомъ взгляд на карту Европы», — такъ начинаетъ г. Соловьевъ, — «насъ поражаетъ различіе между двумя неравными ея половинами, западною и восточною. На запад земля развтвлена, острова и полуострова, на запад горы, на запад много отдльныхъ народовъ и государствъ; на восток, сплошная громадная равнина и одно громадное государство. Первая мысль при этомъ, что дв, столько разнящіяся между собою, половины Европы должны были имть очень различную исторію. Мы знаемъ, какъ выгодны для быстроты развитія общественной жизни сосдство моря, длинная береговая линія, умренная величина рзко ограниченной государственной области, удобство естественныхъ внутреннихъ сообщеній, разнообразіе формъ, отсутствіе громадныхъ подавляющихъ размровъ во всемъ, благораствореніе воздуха, безъ африканскаго зноя и азіатскаго мороза: эти выгоды отличаютъ Европу предъ другими частями свта; на эти выгоды указываютъ, какъ на причину блестящаго развитія европейскихъ народовъ, ихъ господства надъ народами другихъ частей свта. Но, указывая на эти выгоды, должно разумть только западную Европу, ибо восточная ихъ не иметъ; природа для западной Европы, для ея народовъ была мать; для восточной, для народовъ, которымъ суждено было здсь дйствовать — мачиха».
Выписавши эти строки, критикъ длаетъ столь наивное замчаніе, что его сюитъ сохранить. Критика вдругъ занялъ вопросъ, свои ли мысли выражаетъ г. Соловьевъ или чужія? И онъ ршаетъ такъ: