«То, что я называю физическимъ міроописаніемъ (т. е. Космосъ), не иметъ никакихъ притязаній на степень нкоторой раціональной науки о природ; оно есть мыслящее созерцаніе опытомъ данныхъ явленій, какъ нкотораго цлаго. Только съ такимъ ограниченіемъ оно и могло (при совершенно объективномъ направленіи моего ума) войти въ число стремленій, исключительно наполнявшихъ мое долгое научное поприще. Я не отваживаюсь вступать на поле, которое мн чуждо и, быть можетъ, обработывается другими съ большимъ успхомъ». («Kosm.», Bd. I. S. 34).
Въ этихъ словахъ, конечно, много скромности, но скромность не помогаетъ, какъ скоро не достаетъ твердой и ясной мысли. И въ самомъ дл, черезъ нсколько страницъ Гумбольдтъ, заговоривъ о томъ же предмет, уже явно выходитъ изъ границъ скромности. Вотъ какъ онъ разсуждаетъ о той раціональной наук о природ, на степень которой «Космосъ» не иметъ никакихъ притязаній.
«Мы еще очень далеки отъ той минуты, когда было бы возможно сосредоточить вс наши чувственныя воззрнія въ единство понятія о природ. Позволительно сомнваться, приблизится ли когда нибудь эта минута. Сложность задачи и неизмримость Космоса почти длаютъ тщетною надежду на это. Но если цлое намъ и недоступно, то, однако же, частное ршеніе задачи, стремленіе къ пониманію явленій остается высочайшею и вчною задачею всякаго изслдованія природы. Оставаясь врнымъ характеру моихъ прежнихъ сочиненій, равно и роду моихъ занятій, которыя были посвящены опытамъ, измреніямъ, дознанію фактовъ, я ограничиваюсь и въ этой книг эмпирическимъ созерцаніемъ. Оно есть единственная почва, на которой я умю стоять и двигаться съ нкоторой твердостію. Такое изложеніе эмпирической науки, или, скоре, нкотораго аггрегата познаній, не исключаетъ группированія результатовъ по руководящимъ идеямъ, обобщенія частностей, постояннаго изысканія эмпирическихъ законовъ природы. Конечно, мыслящее познаніе, раціональное пониманіе мірозданія представляли бы еще боле возвышенную цль. Я далекъ отъ того, чтобы стремленія, въ которыхъ самъ не пробовалъ участвовать, порицать только потому, что результаты ихъ до сихъ поръ оставались сомнительными. Вслдствіе многоразличнаго превратнаго пониманія, и совершенно несогласно съ цлью и указаніемъ глубокомысленныхъ и могущественныхъ мыслителей, снова пробудившихъ эти уже свойственныя древнему міру стремленія, натурфилософскія системы нкоторое время грозили въ нашемъ отечеств отвлечь умы отъ серіознаго и стоящаго въ такомъ близкомъ сродств съ матеріальнымъ благосостояніемъ государствъ — изученія математическихъ и физическихъ наукъ. Отуманивающая мечта достигнутаго обладанія, особенный, странно-символизирующій языкъ, схематизмъ боле узкій, чмъ какой когда либо налагали на человчество средніе вка, — вотъ чмъ были обозначены, при юношескомъ злоупотребленіи благородныхъ силъ, радостныя и короткія сатурналіи чисто идеальнаго познанія природы. Я повторяю выраженіе: злоупотребленіе силъ; ибо умы строгіе, одновременно преданные философіи и наблюденію, остались чужды этимъ сатурналіямъ. Совокупность опытныхъ познаній и во всхъ частяхъ развитая философія природы (если только такое развитіе когда нибудь достижимо) не могутъ стать въ противорчіе, если философія природы, согласно съ своимъ общаніемъ, есть раціональное пониманіе дйствительныхъ явленій въ мірозданіи. Если является противорчіе, то вина лежитъ или на пустот умозрнія, или же на притязаніи эмпиріи, предполагающей, что опытомъ доказано больше, чмъ сколько имъ дано на самомъ дл».
Вотъ объясненіе, въ которомъ нельзя не видть шаткости и неопредленности. Гумбольдтъ прямо называетъ свою книгу аггрегатомъ познаній; но въ тоже время не вовсе отказывается отъ нкоторой научной связи, отъ руководящихъ идей, отъ обобщенія частностей и т. д. Казалось бы, слдовало избрать одно изъ двухъ: если аггрегатъ, то чистый аггрегатъ, механическое скопленіе; если же идеи и обобщенія, то не въ вид исключенія, не какъ нчто терпимое, а вполн, цликомъ, вс идеи и обобщенія, къ какимъ способенъ взятый предметъ.