Закулисье

«Что хуже?», – размышлял профессор, – «остаться последним в этой запертой комнате, понимая, что в следующий раз придут уже за тобой, или оказаться пристегнутым в той тесной комнате, видя, как массивная дверь закрывается, оставляя тебя наедине с темнотой?». По его размышлениям – ожидание неизбежности было хуже самой неизбежности, и все-таки, он был рад, когда к выходу потащили не его. Старик не сопротивлялся, он шептал какую-то ерунду, когда его волокли и пристегивали к креслу. Он даже не вскрикнул, когда в шею вонзился шприц. Дверь закрылась, но профессор успел встретиться взглядом, и настоящая паника захлестнула его с головой.

Николай Васильевич понял, что он не выдержит долгого плена в ожидании момента, когда охранники вернутся уже за ним. Уж лучше с бандитами, с теми гопниками, но только не одному, не так. Ему хотелось молотить в дверь, стучать, молить, звать охранников. Просить, чтобы кто-то из них остался с ним. И вот, когда моральные силы окончательно иссякли, в дверь вошел молчаливый старик.

– Бежать отсюда некуда и бессмысленно, единственный выход через ту дверь! – эти слова он произнес без эмоций, как будто просто констатировал факт.

Профессор не сомневался, что в этой фразе стопроцентная правда, навряд ли ему удастся бежать.

– Кто вы и что с нами делаете? – спросил он, понимая, что тянуть больше не к чему.

– Не могу вам ответить на этот вопрос, – старик почесал аккуратную бороду, после чего посмотрел Ларинцеву прямо в глаза.

– Охранников звать или сопротивляться не будете?

– Что там? – вместо ответа спросил профессор, кивком головы указывая на запертую дверь.

– Вы не поймете, но там новый мир! Все объясню, если пойдете со мной по-хорошему, – добавил старик и профессор пошел…

…

Дверь открылась, обнажая пустое кресло и тесные стены, и одинокую лампочку, висящую под потолком. Николай Васильевич не сопротивлялся, чувствуя, как тугие ремни фиксируют его к огромному креслу. Последнее, к слову, оказалось удобным, – «как в салоне первого класса», – пояснил старик, прочитав его мысли.

– Будет больно? – без эмоций поинтересовался профессор, наблюдая, как у его шеи замерло тонкое жало шприца.

– Не так, чтобы очень, – честно ответил старик.

Шею Николая Васильевича снова обожгло едкой волной боли, но нужно отметить, укол старик делал умело, боль быстро сменилось теплом, а тепло стало жаром. Но не мучительно-жгучим, а легким и приятным. Через пару минут профессор по психологии отошел ко сну.

…

– Николай Васильевич, вы меня слышите? – баритон слышался откуда-то сверху, но в кромешной темноте Ларинцев не мог разглядеть совершенно ничего.

– Николай Васильевич, ответьте мне, это важно! – снова повторил настойчивый баритон.

– Я слышу вас, но ни черта не вижу! – отозвался профессор, машинально нащупывая очки.

Очки оказались на месте, но толку от них не было никакого, – «темно, как у студента где?», – вспомнил Ларинцев давнишнюю шутку. Большинство студенток от этих слов краснели и закатывали глаза, но правильный ответ был – в голове!

Умственный юмор немного смягчил обстановку профессора, тот перевернулся на другой бок и понял, что тугие ремни, пристегивающие его намертво к поверхности кресла, более не удерживают его в одной позе – свободен!

– Николай Васильевич, вы еще с нами? – настырный голос не хотел отступать.

– С вами! – со злостью отозвался профессор, – если вы скажете где вы есть?

– Я далеко, – из динамика раздался смешок, теперь Николай Васильевич был уверен, что собеседник общается с ним при помощи рации, или громкоговорителя, – я далеко от вас, очень! – ответил довольный старческий голос и снова от души рассмеялся.

– Я чем-то рассмешил вас? – продолжал злиться профессор.

– Нет-нет, что вы?! – немедленно донеслось из динамика, – просто мы тут все рады, что вы там живы и здоровы, ведь вы здоровы, не так ли?

– Мы с вами виделись пол часа назад, – ответил Ларинцев, прикидывая время, – что со мной могло приключиться?

Трудно сказать, как долго после укола его организм прибывал в забытье, но навряд ли это продлилось более часа.

– Больше, Николай Васильевич, в несколько раз больше! У нас с вами время течет по-разному и приключиться могло с вами все, что угодно!

Как минимум две фразы из всего сказанного до крайности не понравились Ларинцеву.

– Что означает «у нас с вами время течет по-разному»? – переспросил удивленный профессор.

– Послушайте, мой дорогой коллега, – голос из динамика стал доверительней, – ведь вы позволите мне обращаться к вам без всяких фамильярностей?

– Да уж извольте-с, – съязвил психолог, – раз уж вы, с позволения сказать, меня похитили – так чего ж теперь фамильярничать?

– Ну что вы… – донеслось из динамика, – хотя, не буду скрывать, с вашей стороны все могло выглядеть именно таковым образом. Но для какой цели мы вас похитили!

– Не забивайте мне голову, – Николай Васильевич, понимая всю тщетность и пустоту своего гнева, перешел сразу к сути, – потрудитесь, пожалуйста, ответить на вопрос.