Закулисье

– Вот и славно, – донеслось из динамика, – итак, вы за миллионы лет от привычного мира, но не волнуйтесь, должен быть выход, раз имеется вход! К сожалению, мы понятия не имеем о том, что происходит за стенами инсталляции, пока еще ни один из подопытных не вернулся обратно. Но вы не отчаивайтесь, возможно, вам удастся то, что не смогли сделать другие, не все же имеют ученую степень! – рассмеялся собеседник, – есть информация, которую я обязан сообщить. Пока вы не покинете эти стены, вам ничто не угрожает, все, что нам удалось предварительно выяснить – мир за стенами останется мертвым до тех пор, пока вы не нарушите его границы. Я понимаю, коллега, – вздохнул голос в динамике, – вы желаете получить более подробную информацию, относительно того места, в коем вы теперь оказались. Не хочу вас разочаровывать, но у меня ее нет.

– Ну, а раз так, коллега, – внутри Ларинцев сотрясался от ярости, – как обладатель ученой степени, спрошу напрямую – зачем мне покидать безопасные стены, не лучше ли мне прямо тут подождать следующего?

– Не все так просто, дорогой профессор! – Ларинцеву почудилось, что в этой интонации он угадывает жалость и неподдельное сочувствие, хотя, как можно поручиться за это? – все дело в том, что мы не можем отправить следующего до тех пор, пока вы не покинете пределы инсталляции, иначе… иначе вы уже видели. Вспомните, что случилось с первый отправленным. И наше мнение, что эти перемены могут иметь последствия для обоих участников. Мы можем вас только слышать и не имеем возможности наблюдать что вы делаете, но знайте же следующее – через три часа мы вышлем к вам следующего, и, если вы по каким-либо причинам откажетесь покидать это здание, все последствия лягут на вас, коллега, и не только на вас… К тому же, вас скоро начнет мучить жажда, осмотритесь вокруг, тут вам ждать больше нечего.

Длинный ангар, заваленный пустыми коробками и строительным мусором, – «кто и зачем мог построить его?» – Николай Васильевич понимал, что на этот вопрос ему навряд ли ответит динамик. Вся абсурдность и действительность ситуации заключались в одном – здесь и вправду ловить было нечего. Если неизвестный «коллега» был прав, относительно времени, а Ларинцев склонялся, что это так, он не имел никакого понятия о том, как скоро пройдут три часа, отведенные ему на принятие решения. Нужно выбираться отсюда, иного выбора у него просто не было.

Голос в динамике продолжал разглагольствовать, наставляя профессора и желая удачи, но Ларинцев его более не слушал. В дальнем конце длинного ангара виднелся проем, с самой обычной деревянной дверью и профессор уныло направился к нему. Дверь открылась безо всяких усилий, за порогом лежал бледно-желтый песок. Голос из динамика о чем-то спрашивал, но отвечать на вопросы Ларинцев не стал. Не прощаясь с похитителями, он сделал шаг в новый мир, а еще через несколько шагов, новый мир полностью поглотил его.

Глава 4. Закулисье

За дверью не было ни жарко, ни холодно, как будто такое понятие, как температура окружающей среды, в этом месте отсутствовало полностью. С воздухом тоже творилось неладное. Профессор мог вдыхать полной грудью, чувствуя, как легкие насыщаются кислородом, разгоняя его дальше по крови, но при этом не ощущал ни малейшего запаха, не было даже намека на присутствие такового.

Ощущая непривычную, бодрящую легкость, Николай Васильевич шагал по песку в сторону моря. Он не случайно выбрал для себя именно это направление, улицы города показались ему непривычно-чужими и давно покинутыми, но темные окна и пустые балконы, – «кто знает, что таится за ними?».

Песок не скрипел и не шуршал под ногами, подошвы ботинок совсем не ощущали, что ступают по сыпучему грунту, мозг профессора машинально подметил этот факт. Но уже через несколько шагов мир вокруг Ларинцева вдруг ожил и переменился, как будто профессор заступил за невидимую грань. Шум далеких волн временами перерастал в мощный рокот, а внутрь ботинок то и дело засыпался песок. Нос защипало от запаха соли, а лицо и руки приятно холодили брызги разбивающихся о берег волн.

Николай Васильевич, закрыв глаза, остановился и замер за несколько шагов от прибоя, стыдно признать, но профессор не видел моря со студенческих времен. Умиротворение и юность, – «какое блаженство!». Широко раскинув руки на встречу теплому морскому бризу, Ларинцев улыбался, он не помнил, когда был так счастлив.