Вызовы Тишайшего

– И ежу понятно, что твой государь же, посол, меня назовет первым изменником… Скажет: изменил ты королю, изменишь и мне… Скорее горло свое дам под саблю, а так не сделаю. Княжество Литовское все хотело перейти к царскому величеству, но ваш жестокий воевода Урусов нас задрал и дома наши разорил и опустошил. И теперь все княжество Литовское хочет мира с вашим государем, а Польша хочет больше нас Литве мира с шведским королем».

Из Люблина Лихарев поехал во Львов. Здесь знатный шляхтич Потоцкий дал такой же ответ послу для царя Тишайшего:

– Неслыханное дело, чтоб королю покинуть государство свое или нам от него отступить: он тут родился, он истинный природный государь наш, всем нам, его подданным… Всякое бывает в жизни: король на время под давлением сложных обстоятельств отъезжал, да от и опять приехал. Так и передай, своему царю, король на месте своем, на троне…

– Так и передам, что король на троне, пусть и шатающемся…

– Пошатнувшимся, – уточнил Потоцкий, – это трон под гетманом Хмельницким зашатался после гибели его сподвижников и претендентов на гетманский трон, сына Тимоша и первого из первых атаманов, казацкого полковника Ивана Золотаренко…

В то же время, как Лихарев вел эти переговоры с гетманами, в апреле 1656 года приехал в Москву польский посланник Петр Галинский. Государь указал посольскому думному дьяку Алмазу Иванову ехать к Галинскому и расспросить, с чем он приехал?

– Проясни, зачем приехал, наказал Тишайший, – да разнюхай что-нибудь про шведов и о сношениях из короля с гетманом Богданом. Только осторожно выясняй, чтобы комар носа не подточил…

– Выясню и доложу, – сказал исполнительный дьяк.

И вот что выяснил Иванов. Посланник объявил, что он привез статьи, на которых вполне можно установить добрый мир между королем Яном Казимиром и царем Тишайшим, если царь согласится на пограничный съезд уполномоченных для окончательного постановленья о перемирии. Да он же, посланник, должен объявить о замыслах шведского короля против Московского государства: Карл Густав не только обещал гетману Радзивиллу с магнатами возвратить литовские земли, занятые царскими войсками, но и хотел идти со своим сильным войском прямо под Москву.

Дьяк доложил царю, что насчет сношений гетмана Хмельницкого со шведским королем ничего не удалось выяснить. Но есть договоры и обязательства за рукою и печатями короля Карла и графа Магнуса Делагарди у короля Яна Казимира и у полковников есть, и с этих подлинных листов присланы с ним, Галинским, списки.

Без представления царю по поручению Тишайшего посланника Галинского позвали в ответ к окольничему Богдану Хитрову и тому же дьяку Алмазу Иванову, несмотря на то посланник со слезами просил позволения сперва поднести королевскую грамоту самому царю. Галинский объявил следующие статьи: 1) король желает мира; 2) чтоб царь уступил королю Яну Казимиру все завоеванное Москвой у Польши, включая, разумеется, Смоленс. На замечание окольничего, что это дело несбыточное, Галинский твердо сказал:

– Если мало попросить, так незачем и уговору быть, а как много попросить, так есть из чего убавить, а все это в воле царя.

Хитров и Иванов доложили царю, что надменный посланник Галинский больше всего старался произвести раздражение царя и его подданных против шведов. «Королю и народу, – говорил он, – не так досадно на царя, хотя у них государство опустошено, как досадно на шведов, которые, видя их упадок и разоренье, не выждав семи лет перемирия, напали на них невинно и, сговорившись с еретиками австрийцами и венграми, разоренье сделали большое. Посему мириться со шведами король Ян Казимир и сенаторы сейма без воли царя не будут, в том я дам письмо царю за своею рукою».

Но чем сильнее было раздражение царя против шведов, тем охотнее склоняли слух к предложениям мира с Польшей, истерзанною, бессильною, уступчивою и неопасною. Опасно было для Австрии и Венгрии падение союзной католической Польши и усиление на ее развалинах враждебной, протестантской Швеции, и вот король Фердинанд III поспешил явиться посредником между царем Алексеем и королем Яном Казимиром, чтоб освободить Польшу от московской войны и, если можно, обратить царское оружие против Швеции.

Вспомнил царь рассуждения посла Австрии Аллегретти: «Издавна у шведов такой лукавый умысел, что они нападают на того, кто бессилен. У цесарского величества Фердинанда была война с Шведским королевством и с иными государствами тридцать три года, с обеих сторон людям учинилась погибель великая, государствам запустение и убытки; но сколько война ни велась, теперь успокоена миром, и стало это богу любо и людям годно. За правду стоять надобно, это не грех пред богом, но кто чужого захочет, то, думаем мы, это не будет прочно вперед».