Вызовы Тишайшего

– Пусть и так, – согласился Никон, – но ведь я думаю о славе Москвы и ее государя Православного…

– Признайся, владыка, что мечтаешь о славе Вселенского Православного патриарха…

Никон усмехнулся, но не отвел своих проницательных глаз от царя Тишайшего… Ведь на церковные православные реформы не замахнулись другие патриархи – Иерусалимский, Константинопольский… Слабы разумом, идей нет у них, а у меня с тобой, государь, есть… Потому мне, как и тебе, государь, нужен успех в военном походе на короля Карла Густава, на Ригу и выход к морю, чего даже Грозный царь не добился, хотя и мечтал всю жизнь об этом… Частично Грозный воплотил мечту, но…

– Считаешь, владыка, что мне удастся «шведский вызов», как удался предыдущий Смоленский – со знака святого Саввы?..

– Не только со знака Саввы, но и с моего патриаршего благословения, государь, – кротко напомнил Никон, – неужто забыл, государь это?..

– Нет, не забыл… Только знак и знамение Саввы меня тогда поразили, как вспышки молнии… А сейчас знаменного знака я у иконы Саввы и в моей любимой обители не почувствовал…

– Знак знаменный Саввы ты еще почувствуешь, а сейчас подойди ко мне, государь, сын мой, под патриаршее благословение и побеждай…

На негнущихся ватных ногах Тишайший подошел к патриарху Никону, и у него неожиданно закружилась, помутилась голова, когда он вынужден был непроизвольно встать на колени, принимая странное, в растрепанных чувствах благословение. Ничего не видел перед собой Тишайший, ничего он не слышал, словно в мороке. Очнулся так же неожиданно, как и погрузился в тяжкий мучительный морок…

Никон равнодушным будничным голосом разглагольствовал о том, что в начале успешного шведского похода на шведов он созовет в нынешнем году большой Собор, главным решением которого будет о церковной анафеме, о мистическом проклятии всех «плохих православных», крестящихся двуперстно. Причем подобная анафема будет оглашена не только на двуперстие, но и на все старые церковные обряды и на тех, кто ими пользуется.

– Не слишком ли строго, владыка, – пролепетал ледяными губами заплетающимся языком Тишайший. – Ведь за такой анафемой последует раскол…

– Так надо, государь, без строгости и суровости к отступникам, раскольника не обойтись… Так что ты бейся в шведской войне за победу и взятие Риги, а я буду биться за победу православия… Только разницу чуешь, государь?

– Какую разницу?

– Тебя на шведскую победу нашелся тот, кто тебя благослови… А кто меня благословит…

– Но ведь есть и Константинопольский патриарх…

– Ему плевать на наши реформы из-за его… Не буду поносить слабого умом и духом владыки, претендующего на сан Вселенского православного патриарха… Между прочим, он тебя, государь не благословил бы и на Смоленский вызов и на шведский тоже…

Тишайший уже слушал Никона рассеянно и грустно, раздумывая на тему своего проблематичного похода на короля Карла и судьбе реформ Никона. «Ведь из основных церковно-государственных реформ патриарха Никона необходимо выделить опасную неоднозначную замену двуперстия на троеперстие. – Думал Тишайший с сильной головной болью. – И все это в противовес Стоглавому Собору Макария. Вдруг от решения поместного Московского Собор придать анафеме всех, кто крестится двумя перстами и не следует новшествам Никона, церковный раскол Русь навсегда расколет?»

Но Тишайший тут же одернул себя: «Будут новые Поместные Соборы нашей Православной. Умные святые отцы церкви все решения против дореформенных обрядов Никона, в том числе и решение собора, который созовет Никон, отменят. И будет упразднение клятв Московского «Никоновского» Собора, наложенных им на старые русские обряды Макария и на придерживающихся их православных верующих христиан, и посчитают эти клятвы Никона, яко не бывшие».

И после ухода от него Никона, Тишайший, понемногу приходя в себя от потрясения «благословения на поход против Карла Августа», вспомнил с благодарностью, что во время военных действий в Смоленских и Литовских землях амбициозный патриарх все же оказал ему большую услугу. Когда Москве вспыхнула эпидемия моровой язвы, то царская семья была в большой опасности. Но Никон вовремя сумел вывезти все царское семейство и поместить царицу, царевича, царевен в безопасное, защищенное патриаршим благословением место. Таким образом, семья царя Тишайшего была спасена. Притом Никон возил царицу и царских детей из монастыря в монастырь, все дальше от мест распространения эпидемии. В конечном счете, все кончилось благополучно, и Алексей Михайлович выражал за это Никону огромную благодарность, что еще более скрепляло их дружбу.