Выбор Зигмунда

– У вас все в порядке, доктор?

– Великолепно! – ответил он, снимая очки. – Вы очень хорошо работали вчера. Я посмотрел на то, что зарегистрировано, и эти данные подтверждают мои предположения. А теперь, если хотите, проверим записи по одной.

Тогда, за полиграфом, Мария записывала частоту пульса и артериальное давление Рамполлы синхронно с ключевыми словами, которые доктор произносил во время сеанса согласно ассоциативному методу. Различия были, но ни одно не оказалось таким большим, чтобы на него стоило обратить внимание. Фрейд бросил тетрадь с записями на кушетку.

– Он просто машина: никак не реагирует даже на самые волнующие слова.

– Позвольте мне сказать, доктор.

Фрейд посмотрел на Марию и пожал плечами. Иногда униформа странным образом влияет на поведение человека. В этот момент Мария показалась ему настоящим, профессиональным ассистентом – вероятно, потому, что чувствовала себя именно таким профессионалом.

– Моя бабушка всегда мне говорила: без слез ничего не получишь.

– Интересное утверждение, – немного резким тоном ответил Фрейд, – но я не думаю, что если бы я стал умолять кардинала Рамполлу, то получил бы ответы, более интересные с клинической точки зрения.

– Я не это имела в виду, – слабо улыбнувшись, ответила Мария. – Я только хотела сказать, что вы мне показались немного холодным, немного отстраненным, когда произносили эти слова. Может быть, если бы вы добавили в них немного чувства, кардинал бы раскрылся и дал более естественные ответы. Вот и все, простите меня за дерзость.

Чувства. Фрейд всегда старался и близко не подпускать их к своей профессиональной жизни и для этого часто в чем-то жертвовал жизнью личной. Он был сторонником системы, которую называл «философия отчужденности», – считал, что чувства вредят любой постановке диагноза и любой терапии. А теперь эта женщина предложила ему совершенно противоположное, и ее дерзость при этом была равна только ее явному невежеству. Врач не может проявлять чувства по отношению к пациенту. Это знают все, с этим связана вся философия и практика лечения больных со времен Гиппократа. А то, что Мария сказала ему, – полная нелепость.

– Дорогая, анализ основан на научных данных, а не на чувствах. Если врач будет вынимать из души свои эмоции, он навредит больному.

– Разве кардинал Рамполла болен?

– Нет, дело не в этом, – сразу же ответил Фрейд.

– Я ничего не знаю, только стараюсь делать то, что вы мне говорите, и благодарна за это; но тогда в чем же цель всего этого?

Фрейд ждал этого вопроса, но еще не приготовил ответа. Он поскреб бороду, и вспышка чувств поднялась, как язык пламени, до самой шеи. Меньше чем за секунду перед его мысленным взором пронесся целый ряд картин, таких четких, словно он переживал это на самом деле. Именно так бывает во сне: рассудок создает образы с высокой скоростью, поэтому длинные и сложные истории продолжаются всего несколько мгновений. Ученый попытался связать картины вместе, и то, что ему удалось восстановить, еще сильнее смутило его – так, что он едва не задохнулся.

В своем сне с открытыми глазами он предлагал Марии выйти с ним из кабинета и прогуляться, желая рассказать ей о сути своего расследования – как можно меньше и не вдаваясь в подробности. Потом он будто бы попросил ее снять белый халат, чтобы они не казались врачом и медсестрой, а вместо этого увидел, что Мария разделась полностью, как будто неверно поняла его просьбу, и осталась стоять перед ним обнаженная. Тогда он будто бы обнял ее, поцеловал и принялся ощупывать все ее тело, и будто бы услышал, как она стонала, когда его руки касались ее. Все это продолжалось долю секунды.

– Я не могу говорить об этом.

Его голос сначала был немного кудахчущим, хриплым и скрипучим, как у человека, который долго молчал. Фрейд сделал паузу, отдышался и снова заговорил, не глядя на свою собеседницу:

– Это тайное расследование, Мария. Дело не в недоверии, но, боюсь, вам придется довольствоваться этим.

Уже произнеся слово «расследование», Фрейд прикусил губу: желание открыть причину своего присутствия здесь одержало первую победу над сдержанностью. Но Мария то ли не поняла этого, то ли притворилась, будто не понимает, что кардиналы – не просто пациенты.

– Не говорите больше ничего. Я знаю свое место. И мне достаточно того, что я могу вам помогать. Для такой, как я, это большая честь. Но…

Фрейд насторожился: ему никогда не нравилось, если кто-то обрывал фразу на союзе и замолкал. Потому что обычно такие паузы бывали предвестниками тех возражений, которые при рождении бывают мягкими, а потом приобретают твердость камня.

– Но вы не откажетесь прийти ко мне в гости на ужин?

– На ужин? Когда?

Он мог бы ответить «с радостью». Это было бы согласием наполовину, но наречие времени «когда» подразумевало, что он согласен без всяких условий.

– Когда вы пожелаете, в один из ближайших вечеров, ко мне домой.