Выбор Зигмунда

Фрейд сумел улыбнуться, несмотря на тоску, которая сдавила ему грудь и вызвала тупую боль, такую сильную, что он даже подумал об инфаркте. Ученый мысленно увидел перед собой предостерегающий палец своей жены и прогнал это видение взмахом ладони. Он здоров, это не болезнь, самое большее – легкий приступ ипохондрии.

Он рывком поднялся на ноги; несколько раз качнулся из стороны в сторону из-за перепада давления – пришлось опереться о подоконник. Сигара в руке оказалась самой дорогой – марки «Дон Педро». Увидев это, Фрейд вспомнил, что, если папа его уволит, ему потом будет трудно позволить себе эти сигары, и его сердце сжалось. Три кардинала сговорились вышвырнуть его отсюда и навязали папе свое решение. Ясно, что это возможно, даже вполне вероятно.

Однако он не понимал, как папа мог лишить его доверия, даже не предоставив возможности для последнего разговора. Видимо, дело в старости. Когда он доживет до столь преклонного возраста (если доживет), ему нужно будет следить, чтобы его решения не менялись так внезапно. В старости ему будет трудно рассуждать так же, как он делает это сейчас, а средство против старости еще не изобретено.

А если Мария была права? Туда, куда не пробилась научная холодность врача, может прорваться эмоциональность человека. Его способность сопереживать чужим чувствам может стать спичкой, которая зажжет души трех кардиналов и выявит их эмоции. Это невероятно, но возможно. Как возможна связь между самоубийством тех двоих и произошедшим с Крочифисой.

Фрейд надел на голову белую панаму и вышел из кабинета, не поздоровавшись с Августом, который сидел на скамье в прохладном коридоре, поглощенный чтением какого-то журнала. Фрейд краем глаза увидел название на обложке: «Минерва». Вот кто был бы ему нужен – богиня, которая озарила его своей мудростью. Но сейчас в его сознании, несмотря на все тревоги и назойливые мысли, был только образ Марии.

Глава 19

Крочифиса была огорчена: она много раз стучала в дверь своего покровителя, но он, столько ей обещавший, не ответил: дверь была заперта на ключ. Она осталась стоять перед этой дверью со стопкой белья в руках. Стопка была тяжелая, и теперь у Крочифисы болели руки. Ей было известно, что льняная ткань впитывает воду как губка, а эти белоснежные рубашки еще не совсем высохли. В конце концов она увидела его. Он прошел мимо вместе с другими священниками (или монсеньорами: она пока не научилась отличать одних от других). Все они окружали его, словно он князь, а они его свита. Крочифиса собиралась подойти, но он знаком велел ей исчезнуть.

Девушка сняла свой рабочий фартук, повесила в шкафчик и хмуро пошла к воротам Святой Анны. Гвардеец, которому она показала у ворот пропуск, взглянул на него и сказал:

– Ты новенькая, но я знаю тебя, Крочифиса.

– А я тебя не знаю. Что тебе от меня нужно? – резко ответила девушка.

Однако он вызвал у нее любопытство. К тому же это был мальчик в смешной полосатой форме и со шлемом в форме полумесяца на голове. В нем не было ничего порочного или злого. И раз он ее знает, она, похоже, становится важной особой.

– Я видел, как ты выезжала отсюда в машине прошлой ночью с этим доктором-австрийцем.

У Крочифисы задрожали ноги. Ей захотелось крикнуть, что это неправда, что он ошибается. Что он принял ее за другую, может быть, за мать. Девушка ничего не помнила о том дне, кроме ласковых прикосновений рук монсеньора к ее бедрам и его пальцев, которые пытались оказаться между ее ногами. Нет, еще она помнила, как сначала не хотела этого и как потом почувствовала свою силу, когда поняла: то, что она женщина, дает ей власть над таким знатным человеком. И помнила, как пила вино, такое ароматное, совсем не похожее на то, которое она тайком допивала из стаканов и бокалов, когда мыла их в кабачке при лавке.

Потом она проснулась в своей кровати под суровым и тревожным взглядом матери, не зная, как попала домой. На множество вопросов, которые задала мать, Крочифиса не ответила ничего, потому что сама толком не знала, что с ней произошло. И вполне вероятно, она уже не девственница. Ей пришло на ум, что, может быть, именно поэтому священник, подпоясанный красным поясом, сегодня не появился. Она едва не заплакала от мысли, что даром отдала свое самое дорогое сокровище.

– Что с тобой? – более мягким тоном спросил ее гвардеец.

Он видел много таких девиц, когда они проходили мимо. Но эта совсем молоденькая и, кажется, бесхитростная. Во всяком случае, явно не такая хитрая, как та, которая тогда сыграла в ящик из-за этих же дел.

– Ничего. Оставь меня в покое, я хочу уйти домой.