Второй фронт

Оформив все дела по бригаде, он пошел домой помыться, побриться, привести себя в порядок и на полу, под дверью своей комнаты, увидел письмо от Татьяны.

«Дорогой Егор! Сегодня мы неожиданно уезжаем на Урал. Берут в свой вагон знакомые из института, который эвакуируется в Зеленогорск. Едем в неизвестность и очень боимся… Если ты вернешься — напиши родным. Очевидно, мы пока остановимся у них. Так тяжело оставлять родное гнездо. Мама плачет… Я очень боюсь за тебя. Целую и обнимаю. Твоя Татьяна».

— «Твоя Татьяна», — повторил Егор последнюю фразу и улыбнулся. Оттого что Татьяна жива и теперь вне опасности, ему захотелось плясать. Он тихонько притопнул и тут же сел за письмо, решив описать все, что с ним было. В эти минуты Егор и подумать не мог, что все случившееся, все пережитое им за эти два месяца — только прелюдия к тому, что предстояло ему испытать…

Когда, помывшись и часа два поспав, он снова пришел на завод, пред ним предстала страшная картина разрушений, которая утром была не видна из-за дыма.

Свернув чуть вправо, он пошел к главным корпусам и сразу же остановился: на месте ремонтного цеха, где он когда-то работал, высились опаленные огнем, закопченные стены с черными провалами окон. В них были видны искореженные взрывом балки перекрытий, остовы бетонных колонн…

Постояв, он пошел дальше и скоро снова вынужден был остановиться. На месте перед войной возведенного нового корпуса торчали остатки стальных ферм и дыбилась груда мусора из обломков бетона, стекла, железа.

Там копошились люди, работали два крана, стояли машины с красными крестами.

«Должно, пытаются еще спасти погребенных под обломками», — подумал Егор и торопливо пошел ко второму механосборочному. У двери, в напряженных позах, задрав головы стояли рабочие.

— Да это же наш СБ — скоростной бомбардировщик.

— Чего же он снижается и делает круг над заводом?

— Верно, верно, смотрите…

— Может, заблудился…

— Вот непутевый… Надо на фронт лететь, а он в Североград приперся.

Самолет еще больше снизился и пошел над главными корпусами.

— Наш! Наш! — закричала какая-то женщина. — Красные звезды на нем.

В этот момент люк самолета раздвинулся и оттуда выскользнуло что-то черное, остроносое.

— Бомба! Бомба! Ложись! — взвился чей-то голос.

Егор видел отчетливо, как бомба скользнула вниз и исчезла из глаз. Он бросился на землю, закрыл глаза, ожидая взрыва.

Секунды летели томительно. Люди лежали, как приговоренные к смерти. Вдруг вздрогнула земля от глухого удара и стало тихо.

Егор первый вскочил и побежал туда, где должна была упасть бомба. Пришлось огибать большой корпус. Когда Егор прибежал, пространство между корпусами уже было оцеплено военными. За ними толпились рабочие, обсуждая случившееся.

— Неужели среди наших летчиков есть подлецы и предатели?

— При чем тут наши летчики? — густым басом отвечал старик в кожаном фартуке. — Ясно, что это немцы прилетали на захваченном самолете.

— А бомба-то умнее их оказалась. Не взорвалась. Не захотела своих убивать.

— Не захотела? — усмехнулся старик-рабочий. — Видите, угодила в кучу песка, который привезли для тушения зажигалок.

— Верно. Так и есть. Выходит, не рассчитали фрицы. Думали, пройдет номер.

— Он бы и прошел, если б не песок, — сердито проговорил басовитый голос.

— Куда глядят наши противовоздушиики?

— То-то и оно! — назидательно сказал старик-кузнец. — Война не забава. Тут надо глядеть в оба…

2

С той поры, как на заводе появился Махов, Шубов все острей ощущал ложность своего положения. Он был директором огромного завода, который продолжал выпускать тракторы и артиллерийские тягачи и должен, обязан был выполнять план, о чем беспрестанно напоминали из Наркомата. В то же время на заводе командовал другой человек, распоряжения которого должны были выполняться беспрекословно. «Глупо получилось, — размышлял Шубов. — Я сам же отдал приказ, чтоб его распоряжения выполнялись безоговорочно, и сам себя поставил в дурацкое положение… Из-за этого двоевластия порой моя роль сводится к нулю. Смородин, который раньше пикнуть не смел, нахамил мне. Дважды я пытался говорить с Парышевым, а у него одни ответ: «Надо помогать Махову». Я скрепя сердце терпел этого узурпатора, думал, что пройдет какое-то время и меня назначат директором танкового завода. Но Парышев молчит, а Махов все больше и больше забирает в свои руки власть. Сегодня пришел и потребовал двести такелажников и двадцать тракторов, чтоб перетаскивать станки. Я сказал, что подумаю… Он ушел недовольный и, очевидно, будет жаловаться или самовольно возьмет людей. Парышеву звонить бесполезно. Поеду-ка я в обком, все расскажу Сарычеву, может быть, он позвонит в Москву…»