Вспомнить всё

– А знаете, что я прихватил с собой? Бутылочку бурбона «Уайльд Теки», – заговорщически, задушевно сообщил мистер Шелтон, легонько пихнув Кеммингса локтем в бок. – Лучшего бурбона на всем земном шаре. Вот доберемся до отеля – загляну к вам в гости, вместе и разопьем.

– Я, кроме вина, спиртного не пью, – признался Кеммингс.

Интересно, найдутся ли приличные местные вина на этой далекой колониальной планете? Хотя почему же «далекой»? Наоборот, это Земля теперь далека… эх, надо было по примеру мистера Шелтона пару бутылок с собой захватить!

Шелтон… О чем же напоминает его фамилия? Что-то знакомое, давным-давно, с юных лет. Знакомое… не менее дорогое, чем прекрасные вина и нежная, миловидная девушка, пекущая блины у плиты, на старомодной кухне… Странное дело: почему от этих воспоминаний так защемило на сердце?

Вскоре он, отвезенный в отель, бросил на кровать чемодан, распахнул крышку и принялся вешать одежду в платяной шкаф. Телевизор в дальнем углу номера показывал новости. Голографического диктора Кеммингс не слушал и даже не смотрел в его сторону, но телевизора, соскучившись по человеческому голосу, не выключал.

«В самом деле, не снилось ли мне что-нибудь за минувшие десять лет?» – снова и снова спрашивал он себя самого.

Вдруг палец будто огнем обожгло. Опустив взгляд, Кеммингс обнаружил на коже красную, воспаленную опухоль вроде укуса пчелы.

«Пчела ужалила, – подумал он, – но когда? Где? Не в криокапсуле же, пока лежал без сознания!»

Невероятно, однако он ясно видел опухоль, явственно чувствовал боль.

«Надо бы смазать чем-нибудь, – решил Кеммингс. – В отеле высшего разряда наверняка должен найтись рободоктор».

Действительно, рободоктор в отеле нашелся.

– Это мне в наказание… за то, что птицу убил, – внезапно выпалил Кеммингс, пока робот обрабатывал пчелиный укус.

– В самом деле? – откликнулся рободоктор.

– Все, все, чем я хоть сколько-нибудь дорожил… все у меня отнято, – продолжал Кеммингс. – И Мартина, и плакат… и старенький дом с винным погребом. Все у нас было, а после истлело, рассыпалось в прах. И Мартина меня оставила из-за той птицы.

– Из-за птицы, погубленной вами, – уточнил рободоктор.

– Так Господь покарал мой грех. Отнял все самое дорогое. Грех-то не за Дорки – за мной…

– Но ведь в то время вы были совсем маленьким, – напомнил рободоктор.

– А вот этого ты знать не можешь, – насторожился Кеммингс, поспешно выдернув руку из манипуляторов робота. – Тут что-то нечисто! Откуда тебе это знать?

– От вашей матери, – объяснил рободоктор.

– Она сама ничего не знала!

– Но догадалась, – не задумываясь, возразил рободоктор. – Догадалась, и все тут: ведь кошка явно не допрыгнула бы до птицы без вашей помощи.

– То есть пока я рос… пока я рос, она обо всем знала? Знала, но молчала? Даже виду не показывала?

– Забудьте вы эту историю, – мягко посоветовал рободоктор. – Забудьте, и дело с концом.

– По-моему, тебя просто не существует, – отрезал Кеммингс. – Узнать всего этого ты не мог. Не мог никаким мыслимым образом. Я до сих пор в криосне, а корабль пичкает меня моими же собственными воспоминаниями, похороненными в глубине памяти. Чтобы я не свихнулся от сенсорной депривации.

– В таком случае откуда у вас могли взяться воспоминания о завершении полета?

– Не воспоминания, значит, воображаемое исполнение желаний, или как там оно называется у фрейдистов… по сути, один черт. Сомневаешься? Сейчас докажу. Есть у тебя отвертка?

– Зачем вам?

– А вот я, – объяснил Кеммингс, – откручу заднюю панель телевизора, и ты сам убедишься: внутри ничего нет. Ни шасси, ни деталей, ни плат – ничего.

– Отвертки у меня нет.

– Не беда, сойдет и небольшой нож. Вон – вижу, в твоей санитарной сумке есть подходящий.

Нагнувшись, Кеммингс выхватил из сумки рободоктора узенький скальпель.

– Как раз то, что нужно. Если сам увидишь, поверишь?

– Если корпус телевизора внутри пуст…

Присев на корточки, Кеммингс вывернул из гнезд винты, крепившие заднюю панель телевизора к корпусу. Освобожденная от креплений, панель легко отошла, и Кеммингс уложил ее на пол.

Действительно, в корпусе телевизора не оказалось ни единой детали, однако разноцветная голограмма по-прежнему заполняла собой добрую четверть номера, а трехмерное изображение диктора тараторило, тараторило, излагая зрителям новости дня.

– Ну? Признавайся, – велел Кеммингс. – Никакой ты не рободоктор. Ты – корабль.

– Вот так так, – в растерянности пробормотал рободоктор.