«Мартина исчезла; плакат безнадежно загублен; дом рассыпается в труху; все, что готовилось на плите, как корова языком слизнула… вокруг творится нечто невообразимо ужасное, а я никак не пойму, в чем дело!»
Однако корабль прекрасно понимал все. Внимательно следивший за показателями электроэнцефалограммы Виктора Кеммингса, он сразу же обнаружил нечто неладное. Кривые активности мозга свидетельствовали о волнении, страданиях, муках.
«Так, контур стимуляции пора отключать, иначе и до летального исхода недалеко, – решил корабль. – В чем же изъян? Очевидно, в тревогах, в подспудных страхах, извлеченных со дна его подсознания. Быть может, сигнал слабоват? Попробую, используя тот же источник, усилить заряд. Картина-то, в общем и целом, ясна: наружу вылезли серьезные сублиминальные фобии, однако моей вины тут нет, все дело в его психологическом складе. Попробуем-ка более ранний период жизни. Предшествующий развитию и укоренению невротической тревожности, боязни наказания за собственные инстинктивные импульсы».
Прервав игру на заднем дворе, Виктор пристально наблюдал за угодившей в паучьи тенета пчелой и пауком, аккуратно, заботливо опутывавшим паутиной еще живую добычу.
«Нет, так не годится, – подумал Виктор. – А ну-ка, выручу я пчелу!»
Осторожно вынув обмотанную паучьей нитью пчелу из паутины, он внимательно оглядел ее и начал бережно освобождать от клейкого шелковистого кокона.
Вдруг палец будто огнем обожгло.
«Ужалила! – удивился Виктор. – За что? Я же на волю ее хотел отпустить!»
Вернувшись в дом, он рассказал о происшествии матери, однако мать, смотревшая телевизор, лишь отмахнулась от его жалоб. Ужаленный пчелой палец здорово ныл, но, главное, Виктор никак не мог понять, с чего пчеле вздумалось жалить пришедшего на помощь.
«Больше так делать не буду», – решил он.
– Бактином укус намажь, – проворчала мать, с неохотой оторвавшись от телевизора.
Виктор, не удержавшись, расплакался. Нечестно все это… несправедливо! Обиженный, сбитый с толку, в эту минуту он ненавидел всю мелкую живность на свете. Глупые твари! Ни капли разумения! Ну, если они так, нечего их и жалеть!
Уйдя обратно на двор, он покачался на качелях, покатался с горки, покопался в песочнице, а после пошел в гараж, привлеченный странным шумом, частым хлопаньем вроде стрекота работающего вентилятора, доносившимся изнутри.
В полутьме гаража хлопала крыльями, билась в затянутое частой сеткой оконце посреди задней стены, стараясь вырваться наружу, какая-то мелкая птичка. Внизу ее караулила, прыгала вверх, безуспешно пытаясь изловить птаху, кошка Кеммингсов, Дорки.
Шагнув к кошке, Виктор подхватил ее на руки и поднял к оконцу. Дорки немедленно вскинула передние лапы, вытянула шею, хищно разинула пасть, схватила добычу, вывернулась из его рук и ускользнула наружу с отчаянно бьющейся птицей в зубах, а Виктор помчался в дом.
– Дорки птицу поймала! – сообщил он матери.
– Ах, провалиться ей, этой кошке!
Вооружившись метлой из кухонного чулана, мать Виктора побежала на задний двор, искать Дорки. Однако кошка, не будь дурой, забилась в самую гущу кустов ежевики, куда и метлой не достать.
– Ох, вышвырну я ее из дому, – пригрозила мать.
Тут Виктору и сознаться бы, что это он помог Дорки изловить птицу, однако он лишь молча смотрел, как мать, упорно шуруя метлой в кустах, старается выгнать кошку из укрытия. Тем временем Дорки жадно уплетала добычу: казалось, хруст крохотных, тоненьких косточек слышен даже на улице. Ну и странные же чувства овладели Виктором в этот момент! С одной стороны, ему следовало рассказать о содеянном, с другой же, в таком случае мать наверняка его строго накажет.
«Я больше так не буду», – решил он, почувствовав, как щеки обдало жаром.
А что, если мать обо всем догадается? Что, если у нее есть какой-то секретный способ узнавать о его провинностях? Да нет, вряд ли. Дорки ей рассказать не сможет, птица погибла, и о его грехе никто ничего не узнает. Бояться нечего.
Однако тягостное настроение не отпускало. Тем вечером Виктору даже ужин в горло не полез, и родители это заметили. Решили, что он заболел, померили температуру. Рот он по-прежнему держал на замке, но мать рассказала о пойманной Дорки птице отцу, и оба решили избавиться от кошки. Услышав об этом, сидевший рядом, за столом, Виктор снова расплакался.
– Ладно, – мягко сказал отец, – не станем мы ее прогонять. В конце концов, ловить птиц для кошки – дело вполне естественное.
На следующий день Виктор отправился рыться в песочнице и обломал, оборвал какие-то стебельки, пробившиеся из-под песка на свет, а после услышал от матери, что так делать нехорошо.
Снова оставшись один на заднем дворе, он притащил к песочнице ведерко воды и принялся возводить небольшой холмик из мокрого песка. Постепенно ясное, голубое небо потемнело, нахмурилось. Накрытый тенью, Виктор поднял взгляд. Казалось, его окружает со всех сторон что-то огромное, непонятное, мыслящее, и мысли этой громады Виктор каким-то образом понимал, чувствовал не хуже собственных.
«Это ты, ты виноват в гибели птицы», – отдалось… нет, не в ушах – в голове.