Вспомнить всё

Незадолго до ужина к входному люку его купола подошла Рыбус Ромми, нагруженная кастрюлями, сковородами, тарелками и аккуратными свертками. Маквэйн впустил ее внутрь. Без единого слова пройдя на кухню, Рыбус грудой свалила принесенное на стол и наклонилась за парой свертков, соскользнувших с верхушки образовавшейся кучи.

– Как же я рада вас видеть, – сказала она, избавившись и от шлема.

– Взаимно, – откликнулся Маквэйн.

– Обычно тако готовится около часа. Потерпите?

– Конечно, – подтвердил он.

– Мне вот что пришло в голову, – продолжила Рыбус, водрузив на включенную плиту сковороду с топленым салом. – Надо бы нам отдохнуть. У вас очередной отпуск скоро? Мне полагается две недели, хотя положение осложняет болезнь. Большую часть отпуска пришлось использовать как отпуск по нетрудоспособности. Хотите – верьте, хотите – нет, мне урезали по полдня в месяц только за то, что не могла управляться со станцией! Где ж это видано, а?

– Рад видеть, что вы окрепли, – мягко сказал Маквэйн.

– И еще как окрепла, – похвастала Рыбус, но тут же, смутившись, в растерянности оглянулась на него. – Вот растяпа-то, забыла фарш захватить! Проклятие!

– Хотите, дойду до вашего купола, принесу, – поразмыслив, предложил Маквэйн.

Рыбус в унынии опустилась на стул.

– Без толку: я ведь и разморозить его забыла. Только сейчас о нем вспомнила. С утра собиралась вынуть из морозилки, чтобы оттаял, но отвлеклась – кое-какие письма села дописывать, и… Может, другое-что-нибудь приготовим, а тако оставим на завтрашний вечер?

– О'кей, – согласился Маквэйн.

– Да, еще чай ваш обратно надо бы принести.

– Какой чай? Я оставлял вам всего четыре пакетика.

В глазах Рыбус отразилось искреннее недоумение.

– А мне казалось, вы целую коробку этого «Утреннего Грома С Небес, выдержанного» принесли. Нет? Тогда откуда она могла взяться? Наверное, провизионщик привез. Знаете, я лучше просто посижу с вами немного, только… не могли бы вы телевизор включить?

Маквэйн послушно включил телевизор.

– Есть у меня любимый телеспектакль, – продолжила Рыбус. – Ни одного выпуска не пропускаю. Мне вообще нравятся истории о… да, надо ведь вам рассказать, в чем там дело, если уж смотреть вместе.

– А может, ну его, а? – пробормотал Маквэйн.

– Понимаете, ее муж…

«Окончательно спятила, – подумал Маквэйн. – Можно сказать, мертва. Тело поправилось, а разум погиб».

– Мне нужно кое-что вам сказать, – не слишком уверенно проговорил он.

– Что?

– Вы…

Однако продолжить Маквэйн не сумел.

– Мне исключительно повезло, – объявила Рыбус. – Невероятно. Вы еще в самом худшем состоянии меня не видели: я не хотела показываться вам на глаза. Химиотерапия… слепота, глухота, паралич, а под конец – приступы судорог вроде эпилептических. И теперь еще на поддерживающих дозах не один год сидеть, но это же ничего, правда? Правда? Поддерживающие дозы… это же вовсе не страшно, да? По сравнению с тем, как могло обернуться… Так вот, ее муж остался без работы, потому что…

– Чей муж? – не понял Маквэйн.

– Я о телеспектакле, – пояснила Рыбус, крепко стиснув в ладони его ладонь. – Вам где отпуск наш хотелось бы провести? Мы, черт возьми, вполне заслуживаем награды – и вы, и я… оба.

– А ваше выздоровление? – напомнил Маквэйн. – Чем не награда для нас обоих?

Однако Рыбус, словно не слыша его, устремила взгляд на экран телевизора. Глаза она по-прежнему прятала за стеклами темных очков, и это почему-то напомнило Маквэйну песню, которую Фокс исполняла в день Рождества для всех населенных планет – самую нежную, завораживающую песню из лютневых сборников Джона Дауленда, адаптированную под себя:

Лежал убогий много лет подряд
С Купелью Овчей рядом, как дитя.
Но стал здоров, лишь обратил свой взгляд,
К Христу, в Нем утешенье обретя.

– … на той работе ему платили огромные деньги, – говорила тем временем Рыбус Ромми, – однако все до единого, сговорившись между собой, принялись его выживать. Эта конторская публика… ну, сами, думаю, знаете. Работала я когда-то в похожем месте, так там… – Замявшись, она оборвала фразу на полуслове. – Будьте добры, вскипятите воды. Мне бы кофе немножко.

– О'кей, – откликнулся Маквэйн и включил плиту.

Сумбурные мысли о смерти

Просыпаюсь с утра и тут же чувствую в квартире прохладу, совершенно октябрьскую прохладу, как будто времена года научились сверяться с календарем. Что мне такое снилось? Какие-то бесплодные раздумья о женщине, которую я любил… Странно: не из-за них же так тяжело на душе! В чем дело? Результаты ревизии в голове свидетельствуют: все замечательно. Все просто прекрасно. Наступающий месяц не сулит никаких неприятностей.

Почему же мне тогда так тревожно?

Ах да! Господи, как я мог позабыть! Сегодня ведь Леди Лизол[68] из квартиры должны выселять…