Всё, чего я не помню

Мне даже в голову не пришло спросить Самуэля. Что бы он сказал? «К сожалению, нет. Этот дом пустует, но вообще-то я должен одобрить всех, кто хочет туда въехать?» Скорее я думала, как хорошо, что там стало больше женщин. Так безопаснее. Я беспокоилась только о том, что соседи начнут что-то подозревать.

* * *

Мы вместе поднялись по лестнице, в подъезде пахло углем и древесиной, из-за граффити было непонятно, какого цвета здесь стены. В квартире стены были белые, старый деревянный пол, в обеих спальнях желтые кафельные иглу, одна теплая, другая холодная. В ванной одну стену покрывали обои с горным видом длиной четыре метра, на кухне газовая плита и холодильник, который закрывался с помощью веревки.

– Круто, да? – сказала Пантера. – Самая настоящая берлинская квартира.

– Действительно, – ответил Самуэль.

Я кивнул, потому что лгать жестами проще, чем голосом. Но, конечно, квартира была крутая. Не в том смысле, что я хотел бы там жить, а скорее так: о’кей, такие места тоже существуют, но теперь везите меня дальше, в отель с работающим отоплением, телевизором с огромной диагональю и мини-баром, а не в две комнаты, которые надо обогревать углем. Поэтому-то в спальне и стояли мешки с углем. Две желтых иглу оказались печами.

– Но этой зимой я не очень часто ими пользовалась, – сказала Пантера. – Электрическое отопление здесь тоже есть.

– Выходит дороговато, да? – спросил Самуэль, а я посмотрел на него и задумался, что на него нашло.

Раньше я никогда не слышал, чтобы он так говорил о деньгах. И подумал, что дело тут не в нем, а в ком-то другом.

* * *

На третий день позвонила Нихад и рассказала, что в доме возникли проблемы с электричеством, оно то включалось, то отключалось. Они заменили все пробки, но это не помогло. Я сказала, что заеду, и вечером снова села на электричку. В саду ничего не изменилось, те же пластмассовые игрушки, те же горы сгнивших яблок, и это хорошо, я внимательно следила за тем, чтобы перемены не были заметны с улицы. В глубине, наоборот, кипела жизнь. Десяток детей играли в фрисби на заднем дворе, который не выходил на улицу. На террасе курили двое мужчин, они поздоровались со мной, и один из них спросил, я ли адвокат Ройды.

– Нет, – ответила я. – Кто такая Ройда?

– Ничего, забудьте.

Я вошла в дом. Паутина и запах мочи исчезли, пахло свежим хлебом, в гостиной сидела пожилая дама возраста бабушки Самуэля и вместе с двумя годовалыми детьми смотрела по телевизору какую-то детскую передачу. Зайнаб что-то готовила на кухне, она объяснила, что Майса с семьей живет внизу, а новые жильцы без детей ночуют в спальных мешках наверху.

– Но здесь ведь живут только женщины? – спросила я.

– Конечно, – ответила она. – Женщины и дети.

– А кто это там на террасе?

– Они скоро уйдут.

Зайнаб рассказала, что готовит только на свою семью. Вначале они решили объединиться и питаться вместе, но это закончилось тем, что она покупала все продукты и через какое-то время ей это надоело.

– Хорошо, что ты приехала, – сказала она. – Кажется, с электричеством все в порядке. Мы нашли еще один щиток в подвале, и с тех пор, как починили там проводку, проблем не возникало.

Я так и стояла на кухне. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь сказал спасибо, оценил, какие мы молодцы, что устроили все это. Но все были заняты своей жизнью, дама в гостиной на прощание помахала мне рукой, а Нихад не было дома, хотя в фрисби вроде бы играл ее сын, у него были ее черные кудри, красивые ямочки на щеках от смеха и те же блестящие карие глаза, от которых было сложно отвести взгляд.

* * *

Первый вечер мы провели в квартале Пантеры, там было совершенно пусто, ни одного человека, хотя было пять вечера.

– А где все? – спросил я.

– Уж точно не на работе, – ответила Пантера. – В Берлине люди не работают.

– А что они делают?

– Ну, в моем доме живут два датских дизайнера, безработный архитектор-португалец, шизофреник – ветеран войны и писатель-швед. Кстати, он наполовину тунисец, – добавила она.

– Кто?

– Писатель.

Это был первый и единственный раз, когда Пантера упомянула тебя. Казалось, Самуэля это не интересовало. Мы пошли к водонапорной башне, прошли мимо закрытого ресторана, нескольких брошенных столов для настольного тенниса, пустого бара на углу. Все еще никого вокруг.

– Здесь пусто, как в Эстермальме, – сказал я.

– Похоже на город-призрак, – отозвался Самуэль.

– Угу. Хотя и этот район джентрифицируется жутко быстро. Даже немного жаль. Но вместе с тем здорово.

Пантера рванула на детскую площадку, разбежалась и запрыгнула обеими ногами на холмик и вдруг подскочила, как на батуте, ее черные волосы водопадом рассыпались на ветру, она подпрыгивала все выше и выше.

– Уиии! Круто, да?

Я обернулся к Самуэлю, чтобы сказать: «Что это с ней?» Но не успел закончить предложение, потому что Самуэль уже направлялся к следующему холмику, и вот уже они оба прыгают вверх-вниз на площадке с криками «уиии», как два сумасшедших, а я постоял там несколько секунд, не зная, что делать. Потом огляделся и подумал: в жопу все – это же Банк впечатлений, и с воплями побежал к третьему холмику.

* * *