– А в чем проблема?
– Ну, у папы было много политизированных друзей, у которых были сложности… сам знаешь.
– Нет, не знаю. Ты что, не можешь работать где хочешь только потому, что у друзей твоего отца есть определенная история?
– Да нет, могу, но я ведь даже не хочу там работать.
– Думаю, это не важно.
Я толком не знал, о чем мы говорим, но мы были не согласны друг с другом. Самуэль долил в чайник воды и спросил, голоден ли я.
– Лапшу с творогом? – спросил я.
– Лапшу с творогом. Будешь?
Я кивнул.
Прошло несколько дней после нашей первой встречи. А потом Самуэль позвонил.
– У меня все хорошо, – сказала я. – А у тебя?
– Спасибо, все в порядке. Просто хотел проверить, как ты. До связи.
Он положил трубку, а я осталась стоять с телефоном в руке, недоумевая, что все это значит. Через несколько дней он позвонил снова, и в этот раз мы говорили дольше, по меньшей мере минут десять, а потом мне пришлось отключиться, чтобы ответить на рабочий звонок. Третий звонок – двадцать минут, четвертый – полтора часа. Находясь на расстоянии, мы говорили еще более свободно. Он рассказывал о своей жизни, детстве, как в старших классах школы влюбился в девочку из своей баскетбольной команды, они ходили в круглосуточные кафе, ее религиозная семья подозревала, что они вместе, она сбежала из дома, и полгода они спали на двухэтажной кровати в его комнате, а он так и не решился рассказать ей о своих чувствах. Теперь она стала художницей и переехала в Берлин, где пыталась прожить творчеством, хотя, кажется, больше всего времени проводила на богемных вечеринках. В другой раз Самуэль рассказывал о погибших друзьях, один по пьяни сел на мотоцикл и врезался в ограду на мосту, другой умер от передоза, когда работал в детском летнем лагере, третья поехала на Шри-Ланку навестить женщину, которая отдала ее на удочерение, и там ее укусила змея. – Всякое случается, – сказал Самуэль. – Но жизнь продолжается.
Сидя дома на диване, я на этом фоне чувствовала себя пустышкой. Ни один из моих знакомых ровесников не умер. Мои друзья работали в политике и рассуждали о важности социальной мобильности, ездили в развивающиеся страны на государственные деньги, делали проекты о феминистских СМИ и писали статьи о вопросах ЛГБТК+, но едва ли кто-то из них происходил из среды, где постоянно присутствовала смерть. Для нас смерть была связана с пожилыми людьми. Мы видели смерть в кино и читали о ней в репортажах из зон военных конфликтов. Но для нас она была совсем не такой близкой, как для Самуэля.
– Хотя у меня тоже так, – возразил он. – Смерть никогда не подходила вплотную. А вот у Вандада совсем другая история…
Я молчала и ждала, что он закончит предложение. Или хотя бы объяснит, что имеет в виду. Как именно смерть коснулась Вандада? У меня в голове возникло несколько возможных объяснений, которые выстроились в ряд, одинаково сухие и разумные. Вандад работает в похоронной конторе. Подрабатывает в морге. Он садовник на кладбище. Но Самуэль так и не договорил.
Мы ели лапшу с творогом, пили дешевое вино и как будто выкурили трубку мира. Лапшу с творогом Самуэль готовил чаще всего. Рецепт такой: лапшу быстрого приготовления (четыре упаковки за десять крон) залить кипящей водой (бесплатно), а когда вода остынет, положить сверху ложку творога (двадцать пять крон за целую упаковку). Потом посыпать солью с травами и перцем. Если хочется чего-то эдакого, можно добавить брокколи.
– Как часто ты это ешь? – спросил я.
– Не так уж часто. Не больше трех раз в неделю. Ведь можно брать лапшу и творог с разными вкусами. На этой неделе лапшу с говядиной, а творог со сладким перцем, а на следующей – лапшу с грибами, а творог с луком. Бесконечное множество вариаций.
Самуэль поднял бокал. Мы чокнулись. Я положил себе порцию лапши и вспомнил о похождениях с Хамзой. Ужины из пяти блюд, чтобы отметить удачный вечер. Как мы заказывали водку бутылками и даже не открывали их. Коктейли, закуски, чувство, что ни в чем не надо себя ограничивать. Сейчас было другое время. Во многом лучше. В каком-то смысле хуже.
Иногда я размышляю о том, как бы все сложилось, если бы так все и продолжалось. Мы бы не виделись. А только болтали по телефону. И я начинаю думать, может, так было бы лучше. Вдруг именно в этой точке мы были счастливы больше всего, когда надежды на будущее были огромны, а будничная жизнь максимально далека. До того, как мы устроили шелтер, до того, как стали спать вместе, до того, как превратились в такую странную пару, которая не может заснуть, не помирившись после ссоры по поводу того, надо покупать органический кофе или нет. Возможно, все было бы хорошо, если бы мы придерживались этой формы, когда просто часами болтали друг с другом и казалось, что наши слова затрагивают те части мозга, которые я не активировала много лет.