Всё, чего я не помню

И они пошли. Несколько раз Самуэль предлагал зайти в какой-нибудь бар или кафе. Но Лайде каждый раз говорила, что бар слишком шикарный, а вон то место какая-то дешевая разливуха, а вот то кафе напомнило ей о бывшем, а это место закрыто. Поэтому они просто шли. Шли, и шли, и шли, и шли.

* * *

Где-то через неделю мы встретились в центре города. Самуэль прислал сообщение, и мы прогулялись по Васастану[14]. Был прохладный осенний вечер, я пришла после бассейна и немного опоздала. Это не было похоже на настоящее свидание. Не знаю почему. Может, потому что нам было так легко разговаривать друг с другом. Может, потому что я подозревала, что он гей. Он несколько раз повторил, что живет с парнем по имени Вандад, у них прекрасные отношения, и я помню, что, слушая это, я почувствовала укол ревности – удивительно, ведь к этому моменту мы знали друг друга минут пятнадцать.

* * *

Они все шли и шли. Час. Два. Три.

– О чем вы разговаривали? – спросил я.

– Обо всем и ни о чем, – ответил Самуэль.

Стало поздно. Они совсем окоченели. Самуэль задавал вопросы, чтобы в воздухе не повисла тишина, а Лайде отвечала, потому что обожала звук собственного голоса.

* * *

Первый час мы в основном говорили о работе. Он рассказывал, как оказался в Миграционной службе, сначала изучал политологию, потом получил подработку, которая превратилась в полноценную работу.

– Но это только на время, – сказал он. – Правда. Я не создан для работы в органах власти.

– И сколько ты там проработал?

– Слишком долго.

Я рассуждала о разнице между работой в Брюсселе и тем, чем я занималась в Стокгольме. Насколько легче и – парадоксально, но факт – менее энергозатратно помогать женщинам, чем переводить бесконечно длинные тексты о тарифах на рыбу. Он рассказал, что выбрал политологию, чтобы изменить мир, и многие из его однокурсников устроились в МИД и ООН. А он жил в съемной квартире и работал в отделе Миграционной службы по взаимодействию с посольствами.

– Но хотя платят там мало, эта работа приносит и другую прибыль, – сказал он.

– Какую?

– Пока непонятно.

* * *

Когда температура крови в жилах приблизилась к точке замерзания, Самуэль предложил разойтись по домам.

– И в какой-то момент ты одолжил ее худи?

– Именно. Я чуть не сдох от холода. А потом забыл отдать.

– И никакого секса?

– Какой уж тут секс.

– Похоже на потраченное впустую время.

Он молчал.

– Честно, это не свидание, а реальная катастрофа, – сказал я без радости в голосе.

– Ну, может, не катастрофа, но… Когда я теперь об этом думаю… Не знаю. У нас разное чувство юмора. Но вместе с тем мне понравилось с ней общаться.

* * *

Мы нарезали все большие круги, но каким-то волшебным образом все время возвращались на площадь Норра Банторгет. В первый раз мы сошлись на том, что оба совсем не разбираемся в созвездиях. Я показала на небе, какие звезды образуют Большой знак вай-фая. Он показал Малый логотип «Найк».

– А вон там Шнурок от жалюзи!

– Смотри, Большая батарея!

Мы смеялись, поглядывая друг на друга.

Когда мы вернулись на площадь во второй раз, Самуэль рассказывал о бабушке. Сказал, что она сильная женщина, которая всегда была самостоятельной, но в последнее время становилась все более растерянной. Забывала принимать лекарства, питалась конфетами и печеньем, попала в три ДТП за три месяца.

– И она продолжает водить? – спросила я.

– Угу. Но скоро ее лишат прав. За рулем она опасна для жизни. Когда я в последний раз ее навещал, у нее ушло несколько минут на то, чтобы понять, кто я. Дико странное ощущение. Стоишь перед тем, кого знаешь всю жизнь, а с тобой обращаются как с чужим человеком.

Когда мы оказались на площади в третий раз, речь зашла об отношениях. Я рассказывала о бывшем муже, браке и разводе. И почему-то чувствовала себя уверенно, говоря об этом. Может, дело в том, что Самуэль задавал правильные вопросы. А может, в том, что было так легко находиться с ним рядом. Просто и без претензий. Мы думали только о том, о чем говорили, и мне было сложно понять, почему это кажется таким естественным. Как будто наши мозги в прошлой жизни вместе играли музыку, тренировали гаммы, настроили нейроны на одну тональность, а теперь, когда снова встретились, могли импровизировать вообще без нот.

* * *

Потом прошло несколько однообразных дней. Самуэль не подавал признаков того, что его настигла большая любовь. Не ходил кругами с телефоном в руке и не параноил насчет какого-нибудь отправленного сообщения. Не сидел с блокнотом, записывая все, что хотел запомнить, чтобы потом рассказать ей. Он был собой. Но иногда всплывали детали с того первого свидания, о которых раньше речи не шло. Например, что она его чмокнула слеш поцеловала (!). И что он упоминал отца (!!!). И то и другое крайне странно, ведь я знал его полтора года и мог по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз он говорил об отце.

* * *

К концу вечера я сказала, что никогда не думала, что смогу прожить всю жизнь с одним человеком. Самуэль обернулся ко мне, откашлялся и сказал:

– Ну, Лайде.

Театральная пауза. Он взмахнул ресницами. А потом добавил басом: