Всевидящее око

– Ты же знаешь, у меня полно дел с сестрой.

– И с кадетами, Пэтси. С ними тоже полно дел?

Она даже не поморщилась. Тихо, что я едва расслышал, она сказала:

– Я бы решила, что это ты, Гас, слишком занят.

Я привстал.

– Никогда не бываю настолько занят, чтобы не…

Договорить я не смог, потому что заявился По. Веселый, возбужденный, равнодушный ко всем и ко всему, кроме себя. Он оперся на спинку своего стула и, застонав, потер руки.

– Господи! Моя вирджинская кровь недостаточно густа для здешних холодов. Слава богу, есть флип. И, слава богу, есть ты, Пэтси! Как же ты освещаешь эти тоскливые, бесполезные часы… Я должен написать для тебя секстину[117].

– Кто-то обязательно должен, – сказал я.

– Кто-то должен, – согласилась она. – Ты прав. Это было бы замечательно, мистер По.

Он проводил ее долгим вздохом. Затем сел, склонился над стаканом и проговорил:

– Это нехорошо. Каждая женщина, что я встречаю на своем пути, как бы… как бы красива она ни была, только подталкивает меня к Лее. Я могу думать только о ней, могу жить только ради нее. – Он отпил из стакана, на мгновение задержав напиток в горле. – Ах, Лэндор, я все оглядываюсь на то бедное, невежественное создание, каким я был до встречи с ней, и вижу мертвеца. Марширующего в нужном направлении, отвечающего, когда с ним заговорят, выполняющего все наряды, но при этом мертвого. А теперь эта женщина пробудила меня, и я наконец-то ожил. Но какой ценой! Какая же это боль – быть среди живых!

Он опустил голову на сложенные руки.

– Но подумываю ли я о возвращении назад? Нет, Лэндор, никогда! Я согласен, чтобы мои страдания увеличились стократ; лучше это, чем вернуться в землю мертвых. Я не могу вернуться – и не вернусь. И все же… Господи, Лэндор, что мне делать?

Я допил флип. Поставил стакан на стол и отодвинул.

– Перестать любить, – сказал я. – Никого не любить.

Он обиделся бы, если бы был трезвее или если бы у него было больше времени на ответ. Но именно в этот момент через заднюю дверь в таверну ворвался преподобный Эшер Липпард.

– Офицер! К берегу!

После этих слов заведение Бенни Хевенса… я собирался сказать «взорвалось», но это слово не передает всей упорядоченности события. В таверне такое происходило как минимум еженедельно. Один из «голубых» Тайера устраивал внезапный налет, и тот, кто сидел ближе к двери – сегодня им оказался Эшер, – поднимал тревогу; все кадеты, решившие приятно провести вечерок, выбегали через парадную дверь и мчались прямиком на берег реки. Сегодня такая участь ждала По. Пэтси бросила ему шинель и помогла встать на ноги, Бенни потащил его к двери, а миссис Хевенс напоследок подтолкнула его и закрыла за ним дверь. И он понесся вперед, как камень, прыгающий по воде.

У всех остальных была своя роль. Мы должны были сидеть на своих местах, а когда заявлялся офицер, тупо смотреть на него в ответ на вопрос, был ли здесь кто-нибудь из кадетов. Офицер, если он был новичком в этом деле, обычно что-то мямлил и вскоре покидал заведение. (Кто-то из них мог даже выпить стаканчик перед уходом.)

В общем, мы сидели и ждали сегодняшнего офицера… но дверь так и не открылась. В конечном итоге ее открыл сам Бенни – изнутри. Вышел в ночь, огляделся.

– Никого нет, – сказал он, хмурясь.

– Ты же не думаешь, что они отловили его у реки, а? – всполошился Джек де Виндт.

– Ну, тогда мы бы наверняка что-нибудь услышали… Давай, Эшер, рассказывай, что заставило тебя думать, что ты видел офицера?

Мышиные глазки Эшера сощурились.

– Что заставило меня думать? Господи, Бенни, да за кого ты меня принимаешь? Ты считаешь, я не могу распознать планку на погонах?

– Планку, говоришь?

– Естественно. Он держал фонарь высоко – вот так, – и планку было видно четко. Там, где она и должна быть, на плече.

– А что-нибудь еще ты видел? – спросил я. – Что-нибудь, кроме его плеча?

Уверенное выражение стало сползать с лица Эшера. Его глаза забегали из стороны в сторону.

– Нет, Гас. Только фонарь. Видел, как он держал его. Можно было увидеть только планку…

* * *

Пошел острый, как наточенное лезвие, ледяной дождь, точно такой же, как тот, что шел в ночь убийства Боллинджера. Он уже образовал корку на ручке двери в заведение Бенни, украсил блестящими шариками ветки болиголова… и сверкающим настом покрыл ступени, ведущие на улицу.

Я поставил ногу на первую ступеньку. Ждал. Или просто вслушивался в серебристые звуки ночи. В шелест ветра и скрип сахарного клена. Надо мной, на наполовину облысевшей березе, сидел ворон – черный на черном, – кряхтел и покаркивал.

Сплошная темень! Единственный свет шел от фонаря у двери в заведение Бенни и от его отражения в замерзшей луже, ограниченной кустами можжевельника. Великолепным зеркалом оказалась эта лужа: вскоре я нашел в ней и Лэндора. Я все еще таращился на него, когда по ступенькам что-то загрохотало, как будто по ним скатился кусок мрамора.

Такой шум Природа не производит. Уж больно человеческий. Уж больно похож на топот убегающих ног.