Всевидящее око

– О, – сказал я, улыбаясь, – у вас, По, куча оснований жить. И множество почитателей.

– Но ни одного, кто был бы так же добр ко мне, как вы… Нет, это правда! Вот вы, достойный человек, человек с положением, да! И вы… вы позволяете мне часами распространяться на все мыслимые темы. Я до последней капли излил вам свое сердце, открыл разум и душу, и вы, – он сложил руки горстью, – и вы сохранили все это так же надежно, как в сейфе. Вы были добрее ко мне, чем отец, и обращались со мной, как с полноценным человеком. Я этого никогда не забуду.

Крепко сжав свои колени, По развел руки, вскочил и подошел к окну.

– Избавлю вас от дальнейших слащавых речей, – сказал он. – Знаю, что вам на них плевать. Лишь дам клятву: больше никогда не испытывать ревности или… гордыни, которые могут нанести вред нашей дружбе. Это слишком ценный дар. Как и любовь Леи, это самый ценный дар, что я получил за все время пребывания в этом проклятом месте.

«Расплата за порядочность», – подумал я. И тогда понял: если захочу когда-нибудь оторваться от него, придется сделать что-нибудь похуже, чем просто раскритиковать поэзию его матери. Придется совершить нечто непростительное.

В ту ночь, прежде чем он ушел, я сказал:

– По, еще кое-что.

– Да?

– Пока я был наверху с доктором Марквизом, Артемус покидал гостиную?

– Да, – медленно ответил он. – Чтобы проведать мать.

– И долго он отсутствовал?

– Не более пяти минут. Я удивлен, что вы его не встретили.

– А когда вернулся, его настроение было прежним?

– Ну, он был немного взволнован. Сказал, что мать довела его до бешенства и пришлось выйти наружу, чтобы проветриться. Да, все верно, он стряхнул снег с бровей.

– А на нем вы снег видели?

– Ну, он что-то стряхивал. Хотя… Да, любопытно…

– Что?

– На сапогах снега не было. Если подумать, то он выглядел точно так же, как вы, Лэндор, когда вернулись.

Повествование Гаса Лэндора

28

7 декабря

Проведя слишком много часов в ограниченном пространстве гостиничного номера, мы с По в один из вечеров решили устроить вылазку. Договорились встретиться у Бенни Хевенса. В последний раз я был у Бенни много недель назад, однако в этом заведении никто не выражает удивления, когда кто-то заявляется туда после долгой отлучки. Ну, может, губы Бенни дрогнут в едва заметной улыбке; может, Джаспер Магун попросит, чтобы ты почитал ему «Нью-Йорк газетт энд Дженерал адвертайзер»; Джек де Виндт, возможно, оторвавшись от планирования своего броска на Северо-Западный проход, вскинет голову и повернется к тебе, – а так никто не всполошится, никто не станет задавать вопросы. Мол, заходи, Лэндор, забудем, что тебя здесь не было.

Вероятно, я был единственным, кто резко ощущал мое отсутствие. Все знакомые мне вещи снова показались новыми. Колония мышей, жившая в нише под мишенью для дротиков, – я не помнил, чтобы раньше они так шумели. А еще мокрые башмаки лодочников – неужели они всегда так скрипели на каменном полу? И все эти влажные запахи – плесени, и свечного воска, и всего того, что незаметно образуется на полу и стенах, – сейчас они набросились на меня, как будто я сунул голову в старый колодец.

И еще там была Пэтси; она смахивала в фартук остатки ветчины и потихоньку допивала крепкий сидр, оставленный каким-то посетителем. Я почти верил в то, что вижу ее впервые.

– Привет, Гас, – без всяких эмоций сказала она.

– Привет, Пэтси.

– Лэндор! – крикнул Бенни, переваливаясь через стойку. – Я рассказывал тебе про муху? Которая падает в пиво трех джентльменов? В общем, первый джентльмен – англичанин, поэтому он, будучи снобом, просто отодвигает стакан…

Голос Бенни тоже кажется новым. Или он по-другому действует на меня, проникая не через уши, а через кожу, вызывая своеобразное покалывание…

– Другой, ирландец, просто пожимает плечами и допивает пиво. Какая ему разница, есть там муха или нет?

Я попытался задержать его взгляд, но не получилось – уж больно он был возбужден. Я опустил глаза на стойку и ждал с небывалым терпением.

– Но остается шотландец, – продолжал Бенни хрипловатым голосом. – Он берет эту муху и кричит: «Быстро выплевывай, гадина!»

Джаспер Магун хохотал так, что закашлялся и срыгнул добрую порцию джина. Лодочник перехватил у него эстафету хохота и передал в зал, где ее подхватил преподобный Эшер Липпард и пустил по кругу. Теперь хохотали все, от конюха до извозчика. Веселье отскакивало от жестяного потолка и каменного пола – и летело, пока не превращалось в переплетение звуков; и им сопутствовала еще одна тонкая бесцветная нить, высокий трепещущий смех, который прорывался сквозь другие звуки – например, зов голодной индейки. Я долго пытался понять, чей это смех, пока не сообразил, что он мой.

* * *