Всемирный следопыт, 1931 №05 цвет

Ничего худого мы не знали тогда, а Зауэрман, уже пленный, видел наш караван внизу, слышал, как мулла Таш уговаривался с подручником пригласить нас пить чай и всех перерезать в юрте. Юдин случайно отказался от чаю тогда, а мулла Таш немного позже увидел и второй проходивший по ложу реки караван. Караван прошел и опять отдаленные выстрелы. Зауэрман понял все. А потом его привезли сюда. Лошадь у него отобрали — она здесь сейчас, пасется в арче, вместе с басмаческими.

18

Тахтарбай — родной брат Закирбая. Юрта Тахтарбая богата: одеяла, сложенные по стенкам, сундучки, посуда в подвесках, витых из шерсти. Узбекская камышевая цыновка, как ширма, по хорде отрезает женскую половину юрты. Как всегда посередине очаг, с треногами, казанами, кумганами, а вокруг очага — грязные кошмы и бараньи шкуры — подстилка, на которой полулежим мы. В юрту набрались басмачи, жена Тахтарбая хозяйствует за цыновкой. В ушах — монотонный гул непонятных мне разговоров. На фоне этого гортанного гула пестрят мои мысли.

Юдин и Зауэрман знают киргизский язык. Прислушиваются, понимают. Каждый изгиб настроения басмачей им понятен. Неожиданности смягчены контрастом других разговоров. А я — как глухонемой. Питаюсь только эссенцией лаконических фраз Юдина, произносимых украдкой, шепотом, которыми он уведомляет меня о важнейших моментах совещания.

А у киргиз есть еще скверная манера: самый пустяк, самую незначительную мысль передавать друг другу таинственным шепотом, отойдя в сторону, конфиденциально, присев на корточки, и почти соприкасаясь лбами. Может и ничего скверного нет в том, о чем они шепчутся в данную минуту, на виду у нас, а впечатление — отвратительное.

Время тянется. Сижу, жду… Впрочем Юдину и Зауэрману может быть хуже, чем мне. Я ничего не знаю, а какое у них напряжение во вслушивании… Конечно, хуже.

19

Юдин подошел в пологу выхода, когда все басмачи высыпали наружу, на топот, на шум и крики приехавшей снизу оравы. Кочевка суетилась. В криках была злоба, ярость — за стеной юрты шел какой-то яростный спор. Потом был свист, топот копыт и удаляющиеся голоса. Юдин повернулся ко мне, прошел на кошму, сел и шепотом, кратко сообщил, что приезжавшие решили прикончить нас, когда Закирбай вернется в кочевку. Юдин слушал все циничные подробности обсуждения, «как» нас кончат, все бешеные крики по нашему адресу. Но мне он ничего не успел рассказать, потому что в юрту снова ввалились басмачи. Они спокойно расселись вокруг очага, продолжая прерванный разговор.

20

В группе русских Юдин узнал только одного. Тот высокий, с умным лицом, что держал на руках ребенка — это был Погребицкий, заведующий Узбекторгом на Посту Памирском.

Погребицкий, завузбекторгом Поста Памирского, жил на Памире три года. Это большой срок. Обычно служащие на Памире живут год, самое большое — два. Климат тяжел. Четыре тысячи метров высоты над уровнем моря расшатывают здоровье. Немногие жены едут на Памир за своими мужьями. Большинство дожидается их возвращения в Туркестане. Жена Погребицкого молодая, красивая, очень здоровая женщина, поехала вместе с ним на Памир.

Осенью этого года кончался срок памирской службы Погребицкого. Жена с ребенком решила уехать раньше, чтоб приготовить в Узбекистане квартиру. Жена Погребицкого — смелая женщина — не побоялась снегов Ак-Байтала, высокогорных пустынь Маркансу, усыпанного костями животных Кизищ Арта, перевалила через Заалайский хребет. Муж не решился пустить ее без себя, поехал ее провожать до Алайской долины.

Черемных — жена начальника Особого Отдела ОГПУ на Посту Памирском. Срок пребывания мужа на Памире кончался летом этого года. Она, как и жена Погребицкого, решила уехать раньше. Сам Черемных не мог покинуть Поста. Он поручил жену Погребицкому.

Ростов — ташкентский студент, отбывавший практику на Памире — тот парень в юнгштурмовской защитной рубахе. Он и его жена также торопились вернуться с Памира.

Рабочий, золотоискатель, исходивший весь Памир, излазавший все его трущобы — тот дюжий, — что в белом тулупе. Сколько тысяч километров исходил он пешком. Пора наконец возвращаться с Памира. Он заскучал по черноземной России.

Мамаджан — узбек караванщик, опытный лошадник и верблюжник. Вся жизнь его прошагала путями караванов.

Таджик — второй караванщик. Его расчеты просты: заработать немного денег, купить для семьи подарков и вернуться обратно.

Все соединились вместе, чтобы преодолеть Памирское безмолвие и снега. Труден был путь до Алтая, но верхом, без вьюков, налегке ехали быстро. В Алае Погребицкий хотел вернуться обратно. Ведь главные трудности пройдены. Дальше жене его почти не грозит опасность. Но в Алае к ним подъехал киргиз и сказал, что где-то здесь орудуют басмачи. Погребицкий решил проводить жену до Суфи-Кургана. Погребицкий — опытный человек в борьбе с басмачами. Встречается с ними не в первый раз. У Погребицкого две ручные гранаты, винчестер, двести пятьдесят патронов к нему и наган. Остальные тоже вооружены.