Всемирный следопыт, 1931 №05 цвет

Каюр Дьячков

В Арктике снова сигналы «SOS».

К 70-м параллелям спустились обломки вечных льдов Северного моря. Ночью они смерзлись настолько, что к утру превратились в ледяные поля. Навстречу двинулась лавина льдов, принесенных течением откуда-то с норда. У острова Врангеля затерло две шхуны «Нанук» и «Иллюзия».

Зима!

Лед начал топорщиться, затем стал сплошной массой и дрейфом в неопреденном направлении потянул за собой вмерзшие в него шхуны.

Как-то темной ночью мир неожиданно услышал сигналы о помощи…

30 октября 1929 года из Таллера на Аляске в воздух поднимаются два американских самолета и через несколько часов спускаются у маленькой «Нанук». На льды. Затем погрузив мexa, с восемью пассажирами они вылетают в обратный путь. На одном из аэропланов находится дочь Свенсона.

Вдруг аппарат садится. Инстинкт подсказывает, что может произойти несчастье. Самолет прыгает вперед, под лыжами что-то неприятно чмокает и аппарат… резко останавливается.

Так люди, спасенные со шхуны «Нанук», застигнутые в пути непогодой, изнемогая от жажды и холода, четыре дня проводят в ледяной пустыне, и лишь на пятые сутки благополучно прилетают на Аляску.

7 ноября те же два самолета вновь летят к месту стоянки «Нанук». Затем происходит несчастье. Аппарат, управляемый Эйельсоном, не возвращается.

В газетах пестрят заголовки: «Где искать летчика Эйельсона?». «Гибель авиатора Эйельсона». «На розыски Эйельсона».

Имя его повторяется на всех языках. Жертвой стал не легкомысленный юноша, не авантюрист, увлекающийся рекордсменством, но вдумчивый исследователь Арктики и Антарктиды.

И вот сенатор Бора телеграфирует Литвинову, что Америка не имеет полярных летчиков и самолетов с радиусом действия, достаточным для организации розысков. И инвнудел Сев. Ам. С. Ш. Вильбург просит Советское правительство об оказании помощи…

В таежных лесах из убогих яранч[7] выходят люди и бегут на собаках во все стороны. Ищут.

Советские летчики Слепнев и Галышев в бухте Провидения ждут первых весенних рассветов. Полярная ночь подходит к концу.

И каюр Дьячков покидает деревню Сероглазку на долгие месяцы. Каюр Дьячков знает, чем может окончиться этот переход, но делать нечего. А в деревне Завойко живет наездник Чуркин, проезжающий на собаках по 300 километров в сутки. Сегодня он приехал в Сероглазку провожать Иван Михайловича. Дьячков, запрягая собак, осматривает внимательно нарты. А кто-то говорит в толпе полушопотом:

— Ой, вернется ли Дьячков? Темная ночь! Найдет ли, достанет ли чукчей, ой, будет ночь еще длинней.

Но в меховых штанах каюра радио, полученное из Москвы: «Выйти к Северному мысу, взяв с собою чукчей, организовать поиски, пройти до бухты Лаврентия, нагрузить нарты бензином и маслом и развезти запасы по тайге, чтобы обеспечить летчикам удачу».

Это речь идет о питании машин.

Так Дьячков снаряжается в путь-дорогу.

Каюр прощается с детьми и… долго еще стоят люди и смотрят на снег, где умчавшиеся нарты оставили два узких следа. А снег заметает колею. Долго еще слышен свист Дьячкова. Затем и он замолкает.

Каюр сидит сгорбившись. Около барана[8] нарт[9] прячет лицо от колючего снега… собаки бегут хорошо.

На третьи сутки он заезжает к чукчам. И кричит.

— Давай! иди! — гибнут люди…

Слова звучат жутко.

К северу скоро движутся 14 нарт. Впереди Дьячков.

Через два только месяца пройдя 2000 км, каюр направляется к дому. Продовольствие кончается. И вдруг пурга. Она метет пять дней. Сколько будет еще мести, никто не знает.

Дьячков бросает сверх нормы юколу[10] Ворону. Он откармливает эту собаку себе на обед. Ворон самая ленивая собака из его упряжки и наступит день, когда «кончится ее полезность, как способа передвижения, и начнется ее полезность, как провианта».

Лишь случайная встреча с проезжающими мимо чукчами, снабжающими Дьячкова продовольствием, даруют жизнь горбатой собаке.

А вот теперь — Ворон где-то бродит по Москве…

Упряжка готова

Так собаки Дьячкова два года назад стяжали славу советской авиации, получившей во-время в тайге бензин, гарантировавший спокойные поиски Эйельсона.

Затем собакам был дан заслуженный отдых и теперь они идут по чужой незнакомой земле с Урала в Москву… Это 1931 год.

На Урале зима жестокая. По неделям метут снега. Ночью слышно, как воет за окнами вьюга. И собаки, прибывшие с Дьячковым в Свердловск, чуют, знают, что скоро — бежать. Лето кончилось! Наступает рабочая пора.

Теперь они идут по заданию Центрального Совета Осоавиахима, который ставит дело ездовых собак для Красной армии.

До старта — несколько дней.

К новым клеткам питомника придет экипаж наших нарт и поднимет собак.

Я по нескольку раз в день подхожу к решеткам. Собаки в клетках встают на задние лапы и так воют, будто спрашивают: скоро ли конец нашему заключению? когда нас выпустят? Они просто не привыкли к такому отношению. На Камчатке ведь так не принято. Не уверенный, что меня понимают, я стараюсь утешить каждую из них и повторяю одно и то же:

— Скоро, скоро!